Мертвая сцена

— Вы правы, — промолвил Филипп Филиппович. — Однако множество людей живет с навязчивыми идеями — и при этом они никогда не сталкиваются ни с психиатрией, ни с законом. Просто потому, что большинство навязчивых идей безобидны для окружающих. Даже и вы, Алла Вадимовна, в несколько иных обстоятельствах могли бы оставаться лишь личным психозом Носова, что никак не тревожило бы ни вас, ни еще кого-либо. Носов мог бы мечтать о вас втайне. Он просто мог бы стремиться работать рядом с вами, поближе к вам. Например, если б ему удалось стать режиссером, он захотел бы снять вас в своем фильме и тогда, возможно, скрыл бы от вас свое чувство, чтобы вы из-за этого не отказались от совместной работы с ним.

— Вероятно, что-то такое и было в те годы, когда мы вместе учились, — задумчиво сказала я. — По крайней мере, Носов уверял меня в своих чувствах уже в последнее время. А тогда, во ВГИКе, я ничего подобного не замечала. Или он мог придумать свою любовь ко мне уже сейчас, а то и задним числом сам в нее поверить? Как вы думаете, доктор?

— Не исключено, — подтвердил психиатр. — Но мы как раз подходим к самому интересному. Забегу немного вперед — вот вы говорите: «поверил задним числом»… Так вот, до совсем недавнего момента Носов задним числом верил, что он — товарищ Уткин…

— Зато я не поверю в такое никогда! — перебила я. — То есть в то, что он искренне так считает…

— Позвольте мне закончить мой рассказ, — ласково сказал Филипп Филиппович. — Итак, Носов, в молниеносные сроки став своим человеком на «Мосфильме», разумеется, узнает все возможное о вас — ведь только вы, как мы помним, его и интересуете. Но тут его ждет неприятный и, может, даже неожиданный для него факт — он понимает, что на протяжении всех тех лет, что он отсутствовал в Москве, вы, Алла Вадимовна, продолжали оставаться спутницей жизни товарища Уткина. А это значит, что вы, по-видимому, счастливы с ним, что вы его любите — и что, соответственно, шансы Носова на близкие отношения равняются, по сути, нулю. Иными словами, он понял, что десятилетие, проведенное вдали от вас, было страшной ошибкой. Если во время учебы или сразу после у него еще оставалась возможность чем-то увлечь вас…

— Никогда у него такой возможности не было! — не выдержала я. — Ни малейшей!

— Алла Вадимовна, — укоризненно произнес психиатр, — я ведь сейчас говорю только о том, как воспринимал происходящее Носов… Так вот, он, повторяю, решил, что собственноручно загубил хоть самый призрачный свой шанс на счастье… К тому времени он уже твердо считает, что счастлив может быть только с вами… Пожалуй, этот момент и явился началом резкого ускорения его психоза — когда он осознал, сколь долгие и прочные отношения связывают вас с Устином Уткиным… Тем не менее он продолжает искать встреч с вами. Для него остается лишь еще минимальная, призрачная, неправдоподобная и даже сказочная, но все еще надежда. Увы, первая же встреча с вами не оставляет от этой надежды камня на камне. Носов мало сказать уязвлен — он опустошен, раздавлен, морально убит! Он судорожно ищет хоть какой-нибудь выход — что угодно, что может принести ему облегчение. Первым делом напрашивается самоубийство. Но психоз Носова развивается уже в геометрической прогрессии и заставляет его повременить с самоубийством. В Носове просыпается жажда мести — он убеждает себя в том, что вправе поступить как угодно с виновником всех его бед, то есть с товарищем Уткиным. И тут же больное сознание подкидывает ему еще один шанс — в нашем с вами понимании смехотворный, но для него вполне серьезный. Ведь он уже почти утратил связь с реальностью, погрузился в вымышленный мир своего воспаленного рассудка. И в этом бредовом с нормальной точки зрения мире возможно все — даже то, что с помощью шантажа и угроз можно добиться благосклонности любимой женщины.

— А вы думаете, что в реальной жизни такое абсолютно невозможно? — тихо спросила я.

— Если и возможно, то только не с вами, Алла Вадимовна, — улыбнулся доктор. — И любой, кто хоть немного вас знает, сразу бы это понял. Но Носов уже не «любой» — он особенный, больной человек, все видящий в до крайности искаженном свете. И вот он использует этот свой последний шанс. Вы, разумеется, не поддаетесь, хотя немного все-таки уступаете — соглашаетесь встречаться с ним, разговаривать…

— По-вашему, это было ошибкой?! — вырвалось у меня.

— Как знать, как знать… — туманно ответил Филипп Филиппович. — Во всяком случае, вы могли бы с кем-то посоветоваться на этот счет — хотя бы с товарищем Уткиным…

Психиатр сделал паузу, ожидая моей реакции, но я молчала. Меня в эту минуту как будто придавило непосильным грузом. Неужели в смерти Устина повинна в том числе и я? Вероятно, его смерти можно было избежать, если б я действовала по-другому — не так глупо, не так трусливо, не так нелогично. Носов как будто сам заразил меня своим психозом, раз я вела себя с ним немногим нормальнее, чем вел себя он.