Мертвая сцена

— Так вот, — медленно произнес не дождавшийся от меня ответа Филипп Филиппович, — вы втайне ото всех начинаете видеться с Носовым. В какой-то степени это было разумной стратегией: Носов ведь вполне мог удовлетвориться тем, что имеет возможность проводить время в вашем обществе. Вы решили пойти с ним на некоторый компромисс, довольно обоснованно надеясь приглушить своим общением с Носовым его агрессию.

После этих слов доктора мне сразу стало намного легче.

— Но! — тут же возвысил он голос. — Но ухудшение психического состояния Носова ваше вроде бы целесообразное поведение не остановило — да и не могло остановить. Вы, разумеется, не могли этого знать, Алла Вадимовна, так что никакой вашей вины в случившемся нет.

— Спасибо и на этом, — выдавила я.

— Носова к этому времени было уже невозможно задобрить никакими подачками, — продолжал Филипп Филиппович. — Возможно, его нельзя было задобрить уже ничем. Боюсь, даже если бы вы стали покорно соглашаться на все, чего ему хотелось от вас, ситуации бы это не изменило. Он продолжал бы жаждать мести. В том, что он все-таки смог ее осуществить, виновата случайность. Носов совершенно случайно узнаёт, что товарищ Уткин купил дачу. Если бы не это обстоятельство, Носов, возможно, так никогда бы и не решился пойти на преступление. В самом деле, где бы он мог его совершить? В стенах «Мосфильма»? На московских улицах? То есть и такое, разумеется, возможно, но не для Носова! Психология его такова, что он никак не мог совершить убийство при свидетелях или даже просто при солнечном свете. Нет, он способен убить лишь вдали от посторонних глаз, в кромешной темноте и полной тишине. Как заключили наши эксперты, Носов убил товарища Уткина, когда тот спал.

Я всхлипнула, а затем беззвучно заплакала. Безжалостный доктор же спокойно продолжил свой рассказ:

— Уже этот факт говорит о том, что Носов по натуре своей — вовсе не убийца. Он даже совсем не жестокий человек. Полагаю, до событий этого года вы бы и не могли так о нем думать, верно, Алла Вадимовна?

— Я вообще никогда о нем не думала, — ответила я, подавляя очередной всхлип. — Никак не думала.

— А он думал только о вас. — Филипп Филиппович вздохнул так, словно Носову сочувствовал куда больше, чем мне. — Это противоречие и стало причиной его… и не только его, разумеется… трагедии.

— Я поняла вас, — наконец более спокойно сказала я. — Ну так и что же дальше? Уж не предлагаете ли вы мне пожалеть Носова? Или пытаетесь убедить меня в том, что в кошмаре, который случился, никто, мол, и не виноват?

— Виновата болезнь Носова, — отчеканил доктор. — Но не он сам.

— Я никогда с вашим мнением не соглашусь, — прошипела я.

— Вы не дослушали самого интересного, — произнес он так, словно пересказывал сюжет занимательного фильма. — Что, по-вашему, испытывал Носов сразу после убийства?

— Его переживания мне абсолютно неинтересны! — рявкнула я. Однако с места не встала, и Филипп Филиппович, никак не отреагировав на мой выкрик, неторопливо продолжил расписывать историю болезни своего пациента. Он будто понимал, что расскажет мне сегодня все, что посчитает нужным, а я не найду в себе силы уйти, пока не выслушаю его до конца.

— Сразу после совершенного преступления Носов испытывает сильнейшее потрясение. В эту минуту он словно бы ненадолго выздоровел. И тут его не могло не шокировать случившееся. Он, Носов, человек из тех, про которых говорят: «мухи не обидит», вдруг совершил самое страшное преступление из возможных — лишил жизни себе подобного! Он не может поверить в свершившееся, ему остается только надеяться, что ему приснился ночной кошмар, от которого вскоре, проснувшись, можно будет с облегчением избавиться. Но сидеть на месте в ожидании пробуждения он не может. Он инстинктивно принимается заметать следы своего преступления. Впрочем, он хотел скрыть их не столько от закона, от других людей, сколько от самого себя, от своего сознания. Он вытаскивает мертвое тело из дома на улицу, с тем чтобы закопать его. Но заметьте: он не закапывает его на открытом пространстве, а делает это в небольшом сарае. Ему настолько стыдно за то, что он совершил, перед всем миром, перед природой, перед небом над головой, что он прячется ото всего и от всех в жалкую дощатую будку. И туда же решает спрятать плачевный результат своего не имеющего оправданий поступка…

Тут уж я не выдержала:

— «Плачевный результат»! Доктор, у вас, кажется, полностью атрофировано чувство сострадания! Или вы можете испытывать его только по отношению к вашим психопатам-пациентам. А каково мне сейчас выслушивать ваши абсолютно наплевательские, неподобающие речи — это вам и в голову не приходит!

Но психиатр, кажется, и в самом деле не понимал, насколько отвратительны те слова, которые он находил для своего гнусного рассказа. Он лишь развел руками: