Мертвая тишина

Молча подходит Диас и упирается плечом в полированное дерево. Я повторяю ее позу, и совместными усилиями нам удается приоткрыть дверь сантиметров на двадцать.

С другой стороны падает что-то тяжелое — я ощущаю сотрясение даже через ботинки скафандра, хотя и не слышу звука.

Осторожно заглядываю в проем.

Поначалу мне даже не понять, что же у меня перед глазами. Отнюдь не один из изящно обставленных номеров, что я так хорошо помню. Вся мебель вынесена, и в море белого напрочь отсутствует что-либо хоть сколько-то узнаваемое.

И затем до меня доходит: матрасы. Десятки матрасов вдоль стен и на полу, уложенные по меньшей мере в два слоя.

Я просовываю в проем голову и тогда вижу, что дверью мы опрокинули все те же самые матрасы. Их торцы по-прежнему упираются в дверь, не позволяя открыть ее шире.

Внутри абсолютный мрак, единственным источником света только и служит, что мой шлем и… Что это, какое-то слабое свечение в дальнем правом углу? Луч фонаря мешает рассмотреть как следует.

Вытянув шею, пытаюсь вглядеться в какой-то бледно-голубой отсвет. Похоже на одну из наших аварийных ламп с ЛИНА, уже на грани умирания.

Жидким огнем по моим венам стремительно и неодолимо разбегается адреналин.

— Что там? — спрашивает Диас.

— Помоги мне, — бросаю я в ответ.

— Не думаю, что это хорошая идея, — доносится сзади бурчание Рида. Должно быть, увязался за нами наверх. Вопреки напускной строгости — как будто он здесь главный, — голос у него запыхавшийся и явно напуганный.

Разумеется, я игнорирую его. Мы с Диас снова наваливаемся на дверь, и в конце концов мне удается протиснуться, что в шлеме и скафандре проделать весьма непросто.

Внутри номера становится очевидным, что мое первоначальное заключение было не совсем точным. В действительности помещение забито матрасами едва ли не до отказа. По всей видимости, не только с Платинового уровня, но и со всего остального лайнера. Даже представить не могу, сколько трудов стоило перенести такую уйму матрасов и запихать в один-единственный номер. Поверх них на полу беспорядочными грудами свалены полотенца, простыни и одежда.

Похоже… Похоже на гнездо. Мысль приводит меня в содрогание.

В дальнем углу еле-еле светится прилепленная к матрасу переносная рабочая лампа, последняя в длинной череде таких же. Вот только те, что над ней, уже не горят. Умерли.

— Ковалик, что там? — снова спрашивает Диас, пока я пробираюсь по матрасам в угол со светильниками. Приходится поднапрячься, чтобы удерживать равновесие на колышущейся плюшевой поверхности, и в памяти неожиданно всплывает мое неуклюжее паническое бегство от женщины под кроватью. Мертвой женщины, что норовила ухватить меня за лодыжку. Тот инцидент не был реальным — в том смысле, в каком обычно определяется реальность, — вот только ощущался так же реально, как и все, что мне когда-либо доводилось переживать.

— Не знаю, — наконец отзываюсь я. — Пытаюсь подойти поближе и…

Внезапно кучка одежды на самой границе круга света от лампы, большей частью в сумраке, немного смещается. У меня так и перехватывает дыхание, и я отшатываюсь назад. Нога попадает в щель между матрасами, и лодыжка резко подворачивается вправо.

Не успев восстановить равновесие, я падаю и растягиваюсь плашмя на спине, утопая в грудах разбросанного тряпья.

27

В тусклом свете я не сразу узнаю в вырисовывающейся фигуре знакомые черты. Спутанные засаленные волосы, некогда золотистая кожа ныне пепельная и грязная, и… ясные голубые глаза, уставившиеся на меня сверху вниз.

Кейн.

Я пытаюсь сесть, и он прикрывает рукой глаза от моего яркого света, теперь направленного прямо на него. Когда же мне удается встать на ноги — правая лодыжка словно объята пламенем, — Кейн шарахается от меня.

Какой же он худой, практически на грани истощения. От голода.

Но живой.

После стольких недель одиночества. А я бросила его здесь одного.

Однако сейчас не до самобичевания. И я сосредотачиваюсь на Кейне.

Медленно выпрямляюсь, стиснув зубы от боли, и поднимаю руки, демонстрируя свои мирные намерения.

— Кейн, это я. Клэр.

Вот только по нему не скажешь, что он узнает мой голос или хотя бы имя. Сжавшись в клубок, мужчина забивается в матрасы в углу комнаты.

— Нет, нет, нет, — различаю я по его губам.

— Ковалик! — вопит в наушниках Диас. — Ну что там у тебя?

— Не мешай, — отзываюсь я. — Дай мне секунду!

Появление здесь других людей может запутать Кейна еще больше — при условии, разумеется, что в данный момент он вообще способен распознавать реальность. А его состояние может быть куда хуже. Насколько я могу судить, после моего бегства с лайнера он и Нис какое-то время держались вместе. Потом Нис умер — или, о боже, был убит, — и Кейн остался совсем один. Кому как не мне знать, чем подобная изоляция может обернуться для рассудка. И это еще при том, что на Феррисе не было того, что вызывает на «Авроре» все эти видения.

Меня обжигает стыд.

Я отщелкиваю замок шлема, и шипение воздуха вследствие выравнивания давления привлекает внимание Кейна. Он смотрит на меня как на готовящуюся напасть змею. Я медленно снимаю шлем и откладываю его в сторону.