Мертвецам не дожить до рассвета. Герметичный детектив [СИ]

— И как же вы это без пальцей воюете-то? — усмехнулся Тихон.

— Без пальцев, это что ж, меня домой отправили, — будто не слыша вопроса, продолжал казак. — А как захватили власть эти большевики, и все наши с ними сражаться поехали, я подумал, да и тоже махнул. Нечего дома сидеть. А то, что шашку держать не могу, так это не беда. И даже боевое преимущество, — хвастался казак. — Иной раз начнётся сечь, и несётся на меня какой-нибудь малый, глядит, что я без шашки, и думает, что сейчас меня запросто порешит, да не тут-то было. Я возьми, да и хвать левой рукой обрез…

На этих словах казак выхватил обрез и направил его куда-то вдаль, наглядно дополняя свой рассказ.

— Видели бы вы эти рожи, когда палишь в них из обреза почти в упор!

На этих словах он расхохотался от своей шутки, широко разевая жёлтозубую пасть. Братухин поддержал его:

— Не хочешь с ним сразиться? А? Как тебя?

— Тихон, — хрипя, проговорил машинист.

— Ты вроде, Тихон, бойкий малый. Не большевик ли ты случаем?

— Нет, — опуская глаза, прохрипел машинист.

— А мне вот почему-то кажется, что ты большевик. Ведь смотри, у нас с большевиками разговор короткий, — понижая голос, предупредил Братухин.

Напряжение за столом росло. Обычной житейской беседы не получалось, все были какие-то напряжённые и как враги друг другу. Делить было нечего, а камни преткновения всё равно находились.

На улице кто-то жалобно заскулил. Лошади недобро заржали. Фёдор резко поднялся и попытался выглянуть в окно.

— Да там волки, — грозно выговорил он и стремительно направился к двери.

На улице послышалась грозная ругань казака. Не прошло и полминуты, как он уже вернулся, потирая руки с мороза.

— Ну что, уже победил? — улыбнувшись, спросил Братухин.

— Ага, лошадей видно, черти, унюхали и шныряют возле сарая.

— Надо за ними приглядывать, а то, как бы они внутрь не забрались. Хозяин, там как, дыр нет?

— Нет, вроде не было, — ответил Степан Тимофеевич.

— Егорка, сходи-ка, посмотри кругом склада, не пролезут ли туда волки. Да смотри по-хорошему, а то сожрут твою лошадь — пешком поплетёшься.

Егор оделся и отправился на улицу.

Братухин же сидел, развалившись на стуле и выпятив свой отъеденный живот. Наглое его лицо осматривало остальных сидевших.

— Уберу со стола, — зачем-то вслух тихо объявила женщина и принялась собирать посуду. Какой-то затравленный у неё был взгляд. Она почти никогда не смотрела в глаза, как будто стесняясь самой себя.

Но и все остальные были какими-то стеснёнными. Верховенство и наглость Братухина да казака всех как-то тяготили, но последние между тем чувствовали себя превосходно, как дома. За долгие годы войны, привыкшие к тому, что сила и оружие решает всё, они пользовались своим военным положением и всех гражданских считали чуть ли не своими слугами. Все же остальные, оправдывая это условиями войны, воспринимали их поведение, как должное.

Через несколько минут вернулся, грохоча заснеженными сапогами, Егор Гай. Дыр в стенах склада он не обнаружил, и офицер отпустил его.

— А нет ли у вас чего почитать? — спросил солдат станционного смотрителя.

Ему было скучно в этой атмосфере уныния. Все путники сидели, как будто чего-то ожидая, как, собственно, и принято на вокзалах, вот только ждать здесь было нечего. С известием о том, что армия Колчака пошла в наступление, появление поездов ждать уже не приходилось. Оставалось только дождаться рассвета, потому как на улице уже почти вовсю хозяйничала ночь.

— Как же нет, есть парочка книжек, — радостно ответил Степан Тимофеевич.

Они прошли в его покои. Там возле кровати стоял комодик, на котором лежала приличная стопка книг, но перед тем, как допустить к этой куче Егора, хозяин спешно выдернул одну и закинул её в шкафчик. Скрытность смотрителя не укрылась от взгляда Егора, но лезть не в своё дело он не стал.

Егор принялся перебирать книги; подборка книг в этой стопке была странная. Сверху лежала книга незнакомого автора с рассказами, за ней — эзотерическая книга Авраама Синопского «Звёзды. Карты. Жидкости и дым», ниже неё сборник стихов Гумилёва 1908 года — «Романтические цветы», затем опять книга Синопского «Путь в Абадон Шеол», рассказы Гоголя, Ветхий Завет, книга Андре Лемана «Монастырь Сентенвиль» и научный сборник «Воздействие химических веществ на человека». Егор уже хотел остановиться, отложив в сторону стихи Гумилёва, но, задев нижнюю книгу рукой, он почувствовал что-то непривычное. Подняв сборник «Воздействие химических веществ на человека», он обнаружил под ним инкунабулу[4] на латинском языке. Егор прочитал желтоватую надпись, выведенную на кожаной обложке: «Egidius. Monachus ex Thuringia».

Стоило ему только прочитать название, как руки его покрылись потом, а всё тело слегка задрожало. Это был благоговейный трепет.

— Откуда «это» у вас? — еле сдерживая себя, спросил Гай.

— Это? — удивился станционный смотритель. Его лицо выражало растерянность и недоумение. — …это …от …барина. От нашего барина Дмитрия Олеговича, — уже более уверенно, без пауз закончил Степан Тимофеевич.

— Это же редчайшая книга! — воскликнул Егор Гай. — Я посмотрю её?