Станционный смотритель был необычайно взволнован и не мог ни на что решиться, но интерес солдата был выше и он, взяв с собой эту книгу и стихи Гумилёва, вышел в зал.
— Смотрите, что я нашёл, — торжественно объявил Егор, вернувшись к столу.
Держа в руках, он продемонстрировал книгу.
— «Эгидий. Монах из Тюрингии», — прочитал название Гай, — это древнейшая инкунабула. Мы изучали её, когда проходили исчезнувшие книги. Вы себе представляете? Возможно, эта книга — единственный экземпляр в мире. Если, конечно, это не подделка. Но в любом случает её ценность так велика, что невозможно и представить!
Всё это Егор говорил экспрессивно, с величайшей возбуждённостью. Сначала его слушали скептически, но как только речь зашла о невероятной стоимости книги, слух сидящих тут же навострился.
— И сколько она может стоить?
— Не знаю, но в любом случае понадобится не один год, чтобы установить её подлинность и ценность!
— Подожди, так ты нашёл эту книгу у смотрителя? — спросил Братухин, показывая пальцем на стоящего в дверях Степана Тимофеевича.
— Да, — не понимая, к чему клонит командир, ответил солдат.
— А откуда она у него? — удивился Братухин.
— От барина, от …вашего дяди, — начав бойко, уже тихо закончил Егор.
— От моего дяди? А как она попала к тебе? — Братухин спросил уже смотрителя.
— Он дал мне её.
— Так уж и дал? Дай-ка мне её, — скомандовал Братухин.
Он внешне осмотрел книгу, а затем полистал страницы. Страницы были мягкие, ветхие и чуть не рассыпались под руками. Узоры и орнаменты опоясывали края страниц, а в середине вперемешку со средневековыми рисунками вились колечки латиницы.
— Написана на латыни. Ты умеешь читать на латыни? — спросил Братухин.
— Нет, — потупившись, как провинившийся, ответил смотритель.
— Ну так какого ты мне врёшь? Браток, так бы и сказал: «Украл я эту книгу у твоего дяди»… Плут плешивый.
Станционный смотритель ничего не отвечал.
— Ладно, книгу я забираю, как наследство. А что в ней написано? — бездумно листая страницы, спросил офицер Егора.
— В том то и дело, что никто не знает. Об этой книге есть только упоминание у некоторых историков и свидетелей. Они говорят, что книга эта написана о жизни одного монаха Эгидия. Его братья монахи записывали сны и видения Эгидия, его речи и откровения. А мысли его были так резки и необычны, что книгу эту, и так выпущенную в небольшом количестве, не жалея сил, уничтожала католическая церковь. И так она преуспела в своём старании, что за несколько веков книга полностью исчезла, оставив после себя лишь несколько отзывов и воспоминаний на страницах древних авторов. Говорил же этот монах о том, что к нему, якобы, явилось откровение о том, что несколько веков назад Дьявол, использовав своё коварство, убил Бога и теперь властвует как на небе, так и на земле. Сатана занял небесный чертог и католическая церковь теперь выполняет не божьи замыслы, а сатанинские желания. Оттого-то и жгут людей на кострах, терзают в пытках, оттого и войны среди христиан, междоусобицы, мор и тому подобное. И ценность этой книги даже не в том, что этот сумасшедший нёс бред про убийство Бога. Ценность её в том, что он первый дал альтернативный взгляд на происходящие события. Он первый заявил о том, что пытки и сжигания на кострах — это ненормально. Он первый удивился войнам во славу святого Христа. Всё это, казавшееся доселе вполне естественным, по его взглядам имело демоническое, нехристианское происхождение. Он заявил, что учение Христа о братстве среди людей подменено идеей наживы, идеей власти и богатства церкви. Он говорил, что церковь давно уже подменила идеалы бескорыстного служения на идею тотального распространения веры, на идею мирового контроля. Что институт церкви сейчас вовсе не организация, служащая в интересах взаимопомощи, а работающее только в интересах правящей верхушки и не гнушающееся ни чем тайное общество, от чего оно ближе к Сатане, чем к Господу и идеалам Христа, который был противником любой власти, кроме власти совести. И, возможно, это непринятие любой власти человека над человеком делает Иисуса Христа первым анархистом в мире…
— Кончай свою чепуху, — прервал его ничего не понимающий Братухин, — Лучше прочти нам что-нибудь отсюда.
Он передал книгу Егору.
— Знал бы я латынь. Ведь я только буквы знаю, а смысл мне не понять.
— Жалко, — заявил станционный смотритель, слушавший всё это время Гая с особенным детским вниманием.
— А вы, отец? — обратился Братухин к священнику.
— Я нет, но Павел знает латынь, — радостно вспомнил священник, указывая рукой на Нелюбина.
Все уставились на машиниста.
— Я… ну давайте, попробую. Изучал как-то, — смущённо сказал машинист.
Он принял книгу из рук Егора и бережно перелистнул страницу. Читал коряво и с запинками, но смысл текста всё равно более или менее прояснялся.