Мертвецам не дожить до рассвета. Герметичный детектив [СИ]

Сколько раз он меня и других арестантов побивал шпицрутенами. Иной раз забежит ночью и примется спящего избивать. Бьёт шпицрутеном и ухмыляется своей всегдашней улыбкой. «Что, — говорит, — больно?»

Всего вспоминать не буду. Тошно мне, но вот один случай хорошо врезался в мою память. Поступил как-то к нам с этапа один паренёк. Лет восемнадцать, может, девятнадцать ему было. Зелёный ещё совсем, птенец неоперённый. Он революционной деятельностью занимался, мастерская у них по взрывчатке была.

И не успел он поступить к нам, как вызвал его надзиратель Братухин к себе и спрашивает, мол, за что да почему попал в тюрьму. Разговорились, Братухин говорил с ним ласково так, сердечно, улыбался приветливо. Мне потом это паренёк рассказывал. Спрашивал его, мол, почему в террористы пошёл, зачем хотел власть, богом ниспосланную, свергнуть. А паренёк возьми ему, да и выложи, что царь наш — гегемон, а полиция — сатрапы. Да и вся-то власть эта существует лишь для маленькой кучки людей, а на остальных ярмо рабское повешено. Ну и всё в таком духе. Братухин выслушал его и спрашивает: «Так что по-твоему, получается, раз я надзиратель, то ирод какой-то?». А паренёк этот ему отвечает: «Ну, доколе служить будете и перед царём преклоняться, так им и останетесь». Смелый ответ, не правда ли? Братухин выслушал его и ответил, что раз он сатрап царский, а на остальных ярмо повешено, то вкусит этот паренёк тяжесть ярма и душой, и телом. С этого всё и началось.

Дня не проходило, чтобы Братухин к нему не придирался, чтобы шпицрутеном не лупил бедолагу. А он что же, этот паренёк, из дворян — изнеженная натура. Ему бы за книжками сидеть, а он в душной камере, да ещё каждый день лупят. Больно смотреть на него было: весь избитый, униженный. Я бы, может, сейчас его и не пожалел, этого паренька. Сейчас люди хуже волков грызутся, и всюду смерть по пятам ходит, но там, в тюрьме, каждый арестант как брат; хочешь не хочешь, а сопереживаешь товарищу по несчастью.

Так и бил его Братухин, пока паренёк осколком стекла себе вены не вскрыл, да только спасли его, не шибкие порезы у него вышли. Его в лазарет, там в чувство привели. Отлежаться бы ему пару недель, небось всё бы обошлось, но Братухин с врачом переговорил и убедил, что бедолага в лазарете на повторное самоубийство решится. Всё же в лазарете надзору меньше. Перевели бедолагу обратно в камеру. Предметов острых нет, всё изъяли, да вот Братухин, когда уходил, ему жгутик, каким вены перетягивали, оставил, небось ещё намекнул, что специально оставляет…