Мертвецам не дожить до рассвета. Герметичный детектив [СИ]

В эту же ночь парень повесился.

— Скажи ещё, не так было? — устало прохрипел Крутихин, глядя прямо в наглые глаза бывшего надзирателя.

Братухин расхохотался, обнажая оскал своих плотно стиснутых хищных зубов.

— А тебе-то об этом откуда известно? Как догадался?

— А как же не знать, — устремляя взгляд в пол и берясь ладонью за лоб, ответил Крутихин, — ведь мы, арестанты, не дураки. Земля слухами полнится.

— А я то думал, про жгутик никто не знает, — продолжал смеяться Братухин.

Крутихин вдруг вскочил, и Братухин сразу умолк, подаваясь назад к скамейке. Но бить Крутихин его не стал, он побежал к двери, ведущей на крыльцо и, резко отворив её, вышел на мороз. Мученический крик донёсся с улицы.

— Лебедьков, — приказал Шихов, целясь наганом в пленных, — проверь, что там с комиссаром.

Лебедьков вернулся.

— Плохо ему, рвёт его.

Вскоре вернулся и сам Крутихин, он затворил за собой дверь, вытирая рукавом слюнявый рот. Ни на кого не обращая внимания, он направился прямо к столу, где стояли патефон и спирт; долил в стакан отравы, оставляя совсем немного на дне второй склянки.

— Ты бы не пил больше, Крутихин, — посоветовал ему Шихов.

Крутихин посмотрел на него невидящими глазами, проморгался, как будто стараясь стряхнуть какой-то мусор с глаз, и, хрипя, ответил:

— Со спирта небось хуже не будет.

Он ушёл в покои смотрителя за водой и когда вернулся, поставил новую пластинку. То была симфония Мусоргского «Ночь на лысой горе». Тревожно взволновались смычковые, они кружись как ветер, вальсировали, как бесы или ведьмы на шабаше, и пошатывающийся пьяный Тихон принялся танцевать под эту музыку. Он кружился, пытаясь слиться с ней воедино, но уже скоро не устояв, повалился на пол, выругался и встал, хватаясь за голову.

— Следите за ними, — Шихов указал Лебедькову и Коле на пленных, а сам направился к пьяному комиссару.

— Тихон, кончай, ты пьян, ложись спать, — потом пододвинулся ближе и шепнул ему на ухо так, чтобы никто не слышал, — мы сами кончим пленных.

— Не сметь! — завопил Тихон.

Он выхватил «Браунинг» и выстрелил вверх. Шум, порождаемый выстрелом, нарушил музыкальную гармонию так неожиданно, что был, как гром среди ясного неба.

— Я сам! — кричал Крутихин. — Эти твари должны страдать!

Он наклонился к стакану и, расплёскивая жидкость, отпил самую малость, остальное стекло по его подбородку на шею.

— Дерьмо! — вскричал раздосадованный Тихон.

— Невемо-о, — отозвался наученный ворон.

— Падаль! — разъярённо вскричал Крутихин. — Это из-за него нас раскусили!

Неуверенными шагами он направился к клетке и, добравшись, открыл её. Под торжественное дуновение труб он просунул руку внутрь. Ободряемый музыкой, он пытался схватить ворона и вытащить его из клетки, но птица с лёгкость увернулась и под восторженные пляшущие звуки скрипок цапнула комиссара за руку. Тихон, сотрясая клетку, выдернул кисть, а умная птица вылетела вслед за его рукой.

— Держи её, — завопил Крутихин, и, пытаясь попасть в птицу, всадил две пули в потолок. Ворон где-то скрылся, и заторможенный комиссар уже не мог уследить, куда подевалась птица.

Шатаясь, он направился к стакану.

— Тихон, не пей, — умолял его Шихов, — не стреляй попусту, ты в кого-нибудь попадёшь.

— А мне начхать, — он бездумно отвёл пистолет в сторону и выстрелил, даже не глядя.

Пуля угодила в стену, чуть не в окно.

Крутихин отпил, до конца осушая стакан, издал звериный рёв и перевернул пластинку, небрежно ставя иголку патефона на случайную часть симфонии Мусоргского. Музыка и спирт придали ему сил, и он попытался привести себя в чувство, разминая на лице старую жирную кожу. Взяв со скамейки винтовку, он отсоединил от неё штык и, потирая виски, вышел на середину зала; там он принялся шататься из стороны в сторону, вероятно стремясь изобразить танец. Тревожный мотив Мусоргского зазвучал из патефона.

— Ну что, белогвардейские сволочи, пора кончать вас, — потрясая увесистым «Браунингом» в одной руке и махая штыком в другой, процедил он.

В соответствии с музыкальным тоном Мусоргского напряжение в зале росло, и всем стало ясно, что сейчас неминуемо разразится трагедия. Пленники испуганно глядели на комиссара, который стоял напротив них и с усилием потирал глаза.

— Мои глаза, — с испугом в голосе сказал вдруг Крутихин. Он моргнул ими ещё пару раз: — Я не вижу…

В патефоне тревожно зазвучали трубы, потом музыка резко убыстрилась и оборвалась. Крутихин при этом начал быстро хватать воздух, как будто задыхаясь, по его лицу пробежала неестественная дрожь, и оно исказилось в гримасе боли; и вдруг, качнувшись назад, комиссар упал навзничь, с силой грохоча о твёрдый кафельный пол.

Удивлённые взгляды устремились на комиссара, но тот больше не дышал.

Глава 5. Кто соберёт разбитое — получит целое