Мертвецам не дожить до рассвета. Герметичный детектив [СИ]

— Ты знаешь, как было мне тяжело решиться на это убийство? Если я человек военный, так сразу бездушный? Нет… Меня же с детства в военное отдали, вот такого паренька, — Шихов нервно показал рукой свой детский рост. — Это же тогда всё весело было: парады, марши да медали, а сейчас посмотри — не армия, а цыганский сброд, солдатики офицеров на раз постреливают. Ни своим, ни чужим доверия нет. Думаешь, легко так жить? Легко в таких условиях работать, когда тебя вот-вот если не враги, так свои пристрелят…

— А тебе-то как могут доверять? Зачем же ты солдатика стрельнул? — задористо улыбаясь, спросил Крутихин, мимо ушей пропуская половину слов и не обращая никакого внимания на душевные муки Шихова. — Это же тягчайший грех, товарищ комбат.

— А кто бы поверил, что меня убили, кабы труп с документами не нашли?

— Это верно, наш парень, — подбодрил его Крутихин и потом, уже глядя на остальных, продолжил: — Тут, видно, сегодня одни мерзавцы собрались. Батюшка, как считаешь?

Отец Михаил испуганно подпрыгнул и обернулся к пьяному комиссару.

— А? Что говорите?

— Вы-то, говорю, без греха?

— Я-то?

— Сиди, — махнул на испуганного священника Тихон и встал.

Комиссар, пошатываясь, ушёл в покои смотрителя как в свои. Через несколько минут он вернулся, неся в руках откуда-то взятый патефон.

Все удивлённо уставились на него, он же преспокойно положил патефон на стол, открыл крышку, поставил пластинку, крутанул несколько раз ручку, опустил иголку, и машина зажужжала. Хрипение раздалось в зале, но уже скоро началась музыка.

Мрачный орган Баха заиграл мелодию. Таинственной музыкой наполнился зал. «Токката и фуга ре минор» завладела ушами присутствующих. Что-то особенное, величественное музыка привносила в атмосферу зала. И обыденность происходящих событий сразу исчезла, казалось, что именно сейчас в этом зале решается что-то важное, что каждое сказанное слово не случайно и обязательно будет записано на небесной скрижали, дабы когда каждый в своё время предстанет перед господом или своими предками, зачитать им сказанное и содеянное.

— Что-то знакомое, — сказал Шихов, кивая на патефон.

— «Токката и фуга ре минор» Баха, — с удовольствием отозвался станционный смотритель.

— Церковная музыка, — робко, но восторженно одобряя, поддержал отец Михаил.

Комиссар Крутихин сидел возле патефона, закрыв глаза и не обращая ни на кого внимания; он упивался этой музыкой. Она проникала до самых глубин его души, и не было для него сейчас ничего более прекрасного, чем этот таинственный перебор клавиш. Пьяная голова кружилась и улетала вместе с музыкой, то опускаясь на землю, то взлетая к небесам.

Он ещё долго сидел перед патефоном, подливал себе спирт и слушал музыку, меняя пластинку за пластинкой. За первой композицией последовали другие, но более спокойная музыка Баха не брала Крутихина за сердце, и он, не дослушав пластинку до конца, всегда ставил новую, пока не дошёл до «Полёта Валькирии» Вагнера.

— Бойкая чертовщина, — заключил пошатывающийся Крутихин. Он потирал глаза, на которых, как ему казалось, была какая-то пелена. Подойдя к центру зала, он с силой потёр виски и перешёл на шею.

— Что? Голова? — спросил Шихов.

— Да ничего, — отмахнулся комиссар и обратился к белому офицеру: — Ну что, Братухин, пришла пора нам с тобой побеседовать.

Комиссар поставил стул напротив белогвардейца и опустился на него.

— О чём будем? — резко, с насмешкой отозвался офицер. — О твоих музыкальных вкусах?

— А ты мне, падаль, не дерзи, а то я тебя как ту старуху пристрелю, — гневно ответил комиссар, по нему было видно, что шутить он не намерен. — Как мне надоешь, сразу на тот свет отправишься. За мной дело не постоит. Расскажи-ка нам для начала, как это вы в наступление пошли. Как у вас прорыв удался.

— А то ты не знаешь?

— Нет, кабы знал, хрен бы вас пропустил.

— Значит плохо вас штабные крысы о положении дел на фронте осведомляют. Может помнишь, ещё летом командующий вашей 3-й армией генерал-майор Богословский перешёл на нашу сторону. Говорят, он передал в наш штаб ценные сведения. Так же говорят, что на основании этих сведений и решено было наступать на Пермь. Нас хорошо известили в какой вы ситуации, и ваше командование должно было это предвидеть, но, вероятно, им было не до вас… Рано или поздно все красные части либо на нашу сторону перейдут, либо нами разбиты будут. Кто у вас в главном штабе сидит? Одни самозванцы да пара генералов-предателей. У нас же все люди военные, бывалые.

— То-то ваши бывалые от немцев шибко отступали, — улыбнулся Крутихин.

— А кто, мне хочется спросить, армию разложил, не ваша ли большевистская шайка? Но то другая война была, сейчас же за свою жизнь сражаемся, — улыбнулся ему в ответ хитрой улыбкой Братухин.

— Вы не за жизнь, вы за прежние порядки сражаетесь, а мы за свободу, за права свои, за революцию. Коли народ поднялся — вам его не одолеть. Теперь мы Россией править будем без вас, без хозяев, без помещиков.