Мертвецы не катаются на лыжах

— Я тоже, — сказал немного уязвленный Генри. — Ладно. Давайте. Арестуйте ее, если хотите. Не сомневаюсь, что барон будет в восторге.

Капитан принял суровый вид.

— Уверен, что в предстоящие день-два я произведу арест, — сказал он.

— Ну браво, молодец! — воскликнул Генри по-английски, а потом по-итальянски добавил: — А теперь я ухожу. Мне нужно перекинуться словечком с синьором Россати.

Однако ему не суждено было сделать это в ближайшее время. Едва Тиббет закрыл за собой дверь комнаты Спецци, как приоткрылась щелочка в двери напротив и выглянула встревоженная Мария Пиа.

— Генри, — позвала она нервным шепотом. — Генри, мне нужно с вами поговорить.

— С удовольствием, — сказал Тиббет. — Вы сегодня не катаетесь на лыжах?

Мария Пиа схватила его за руку, втащила в гостиную своего люкса и поспешно закрыла дверь. Инспектор с облегчением увидел, что барона в номере нет.

— Считается, что у меня болит голова, — с горечью сказала она. — А на самом деле Герман просто не позволил мне пойти кататься. Он держит меня здесь, как узницу.

Генри не мог придумать подходящий ответ на столь мелодраматичное заявление, поэтому пробормотал лишь что-то неразборчиво-сочувственное и стал ждать продолжения.

— Я должна с вами поговорить, — повторила Мария Пиа. — Весь день ждала случая. Скоро вернется Герман с прогулки с детьми. Когда он знает, что Франко катается на лыжах, то не боится оставлять меня одну.

Она замолчала, дрожащими пальцами прикурила сигарету и продолжила:

— Я с ума схожу от страха. Видите ли, Генри, я люблю Франко.

— Вообще-то, я уже догадался, — деликатно признал Тиббет.

— Герман это подозревает. У нас долго не было места, где мы могли бы встречаться. А потом Франко нашел этот отель, и вот уже три года мы каждую зиму вместе проводим здесь чудесные каникулы. Ради этого я и живу. Вы считаете меня дурной женщиной?

Она робко посмотрела на англичанина.

— Не дурной, — ответил тот. — Немного безрассудной, быть может. Но это неважно. Продолжайте. Почему вы решили, что барон знает о вас и Франко?

— В то утро отъезда из Инсбрука, я слышала, как он говорил с кем-то по телефону. Я тогда вышла, чтобы отправиться за покупками, но забыла кошелек и вернулась. Герман не слышал, как я вошла, и продолжал говорить.

Она повторила слова мужа, как ненавистный, но хорошо вызубренный урок: «Я жду подробного отчета о них обоих, с неопровержимыми доказательствами». Потом человек на другом конце провода что-то сказал, и Герман ответил: «Вопрос оплаты мы уже обсудили. Больше говорить не о чем». Так я поняла, что он нанял кого-то шпионить за мной. Когда вы обратились ко мне в поезде, я на минуту подумала, что — вас. Простите.

— Ничего страшного, — ответил Генри. — Я тогда удивился, чего вы так испугались.

— Приехав сюда, — продолжила Мария Пиа, — я пыталась уговорить Франко вернуться в Рим, но он отказался. Тогда я сказала ему, что мы должны быть очень осторожны. И мы старались.

При этих словах Генри не смог сдержать улыбку, и в ответ на нее Мария Пиа быстро произнесла:

— Ах, англичане! Вы-то всегда осторожны, особенно после женитьбы. Так или иначе, несколько дней тому назад я выяснила, кто за мной шпионит. Это был Хозер.

— Ясно, — заметил Тиббет, ничуть не удивившись. — Как вы это обнаружили?

— Он сам мне сказал, — объяснила баронесса. — Показал имевшееся у него доказательство — заверенное подписью заявление Россати — и пытался его мне продать.

— Видимо, ваш муж недостаточно ему заплатил. Очень характерно, — отметил Генри. — И вы купили?

— На что?! — Баронесса уже чуть не плакала. — У меня нет своих денег — ни гроша. Все принадлежит Герману. Он проверяет каждую квитанцию, каждый чек, который я обналичиваю. И у Франко денег нет. Мы были в отчаянии. В утро… убийства я умоляла Хозера не разрушать мою жизнь…

— Я знаю, — вставил инспектор, — видел, как вы разговаривали… Но почему вы считаете, что это разрушило бы вашу жизнь? Я не могу представить себе, что вы счастливы с мужем, и, скорее всего, он использовал бы это доказательство для развода. Разве так не было бы лучше для вас?

Мария Пиа посмотрела на него трагическим взглядом.

— Вы не понимаете, Генри. Моя семья очень старомодна, она бы отреклась от меня. Мы с Франко пошли бы по миру. Но хуже всего то, что Герман никогда не отдал бы мне детей и даже, уверена, не позволил бы видеться с ними. А это… Я бы умерла, клянусь… умерла.

— Да, нелегкая ситуация, — беспечно заметил Тиббет. Он старался говорить легкомысленно, желая предотвратить грозивший вот-вот случиться эмоциональный срыв. Баронесса, похоже, поняла это, благодарно улыбнулась ему и быстро продолжила:

— Этот Хозер был дьяволом. Он смеялся надо мной, говорил, что он… ах, да какое это теперь имеет значение? Самое ужасное сейчас заключается в том, что Герман пытается доказать, будто Хозера убил Франко.

— А это он убил? — спросил инспектор, сильно заинтригованный. — Просто из интереса — убил?

Мария Пиа укоризненно посмотрела на Тиббета.

— О, Генри, вы не должны говорить подобных вещей даже в шутку. Франко и мухи не обидит…