Мертвецы не катаются на лыжах

Анна сообщила Генри, что il padrone[28] — у себя, в своей личной гостиной, как всегда в это время дня, и что его нельзя беспокоить без крайней необходимости. Тиббету, однако, удалось убедить ее, что у него как раз именно крайняя необходимость, и Анна, очень неохотно, провела его через обитую зеленым сукном дверь, которая отделяла личные покои владельца от остальных помещений отеля.

Гостиная Россати была просто, но удобно обставлена. Двумя самыми впечатляющими объектами в ней являлись огромный письменный стол с кожаной столешницей, увенчанный фотографией девушки поразительной красоты, лицо которой казалось смутно знакомым, и сам хозяин, растянувшийся во весь рост на диване и безмятежно дремавший, накрыв лицо ведущей римской ежедневной газетой. Он вскочил при появлении инспектора и выразил полную готовность немедленно оказать ему любую необходимую помощь.

Генри начал с обманной тривиальности: мол, ему хотелось бы составить ясную картину последнего спуска герра Хозера на подъемнике.

— Насколько я понимаю, синьор Россати, вы очень часто пользуетесь подъемником, — заметил он, — хотя не катаетесь на лыжах, если не ошибаюсь.

— Нет-нет, я не лыжник. Приехав сюда, я был уже слишком стар, чтобы учиться.

— Это было три года тому назад, не так ли?

— Именно так, синьор.

— Возвращаясь к подъемнику, — сказал Тиббет, — сколько времени нужно, чтобы дойти до него по тропе от отеля?

— Ну… минуты две… может, чуть больше, если идет сильный снег.

— А в темноте?

— Дорожка хорошо освещена, синьор, вы же знаете.

— Потом вы останавливаетесь и ждете, когда подъедет кресло?

— Конечно.

Россати выглядел озадаченным, поскольку подозревал, что ответы на все эти вопросы полицейского известны так же хорошо, как и ему самому. Но тот упорно продолжал:

— Затем кресло подъезжает к вам сзади, вы садитесь в него, укутываете ноги одеялом, опускаете страхующую перекладину и к этому времени уже проделываете значительный отрезок пути.

— Именно так, — подтвердил Россати. — Что касается меня, то я не заморачиваюсь со страхующей перекладиной — это, знаете ли, лишь для новичков.

— А Хозера вы бы назвали новичком?

— После стольких лет… — Россати рассмеялся. — Разумеется, нет.

Генри продолжил:

— А, скажем, через две минуты после того, как вы сели в кресло, вы оказываетесь довольно далеко от посадочной платформы?

— Ну да… к тому времени вы уже проезжаете первый пилон.

— Благодарю вас, синьор Россати.

— Не за что, синьор Тиббет. Если я могу вам еще чем-нибудь помочь…

— Да, можете, — ответил инспектор. — Я хотел бы побольше узнать о ваших взаимоотношениях с Хозером. Должно быть, он очень доверял вам, если решился вручить столь ценный конверт для передачи барону фон Вюртбургу.

Россати самодовольно ухмыльнулся.

— Ах, вам это уже известно? Для меня большая неприятность, что его украли. Я не знаю, разумеется, что было в конверте — откуда мне знать? — но, вероятно, что-то важное, потому что барон разозлился — чрезвычайно разозлился.

Генри проигнорировал это замечание.

— И, насколько я понимаю, вы считаете, что конверт взял синьор ди Санти? — спросил он.

Владелец отеля пожал плечами.

— Кажется, барон считает, что у синьора ди Санти была причина стремиться завладеть этим конвертом, — уклончиво ответил он. — И возможность у него имелась.

— Понятно, — сухо заметил Тиббет и продолжил: — Баронесса для вас — важный гость, не так ли?

— Конечно, синьор…

— Тогда как же случилось, что Хозеру удалось уговорить вас подписать документ, который, как вы хорошо понимали, нанесет ей огромнейший вред и в конце концов станет причиной того, что ни она, ни ее семья никогда больше не приедут в ваш отель? Документ, который — стань он достоянием публики — весьма подмочил бы репутацию «Белла Висты».

Россати покрылся испариной, но сумел выдавить улыбку.

— Ах, синьор Тиббет, все-то вы знаете, как я вижу. Бесполезно пытаться вас провести.

Поскольку Генри ничего не ответил, итальянец продолжил после небольшой паузы:

— Герр Хозер сказал мне, что это будет считаться уголовным преступлением: не подтвердить свидетельство, которым я располагаю…

Инспектор строго перебил его:

— Хозер не был полицейским и даже юристом. Он не имел права вынуждать вас подписывать что бы то ни было. И, разумеется, не имел никакого права заставлять вас шпионить за баронессой. Разве что…

Что-то вдруг щелкнуло в голове Генри, словно в подсознательной картотеке наконец нашлось требуемое имя. Он повернулся к столу, взглянул на фотографию и сказал:

— Это на редкость хорошая фотография Софии Карони.

На несколько секунд Россати онемел от шока. Потом в смятении громко захлюпал носом, а пухлое лицо превратилось в маску отчаяния. Решительно проигнорировав все это, Тиббет безжалостно продолжил: