Мертвецы не катаются на лыжах

— Я не знаю, что конкретно связывает вас с ней — через минуту, когда придете в себя, вы сами мне это скажете, — но совершенно очевидно, что у Хозера было что-то на вас. Какое-то доказательство вашей связи с делом Карони, и, скорее всего, он держал вас на крючке, угрожая уголовным преследованием. Вы поспешно покинули Рим, когда возникло это дело. Вы, никогда в жизни не стоявший на лыжах, купили отель в этом отдаленном месте и приложили все усилия, чтобы научиться говорить по-немецки и создать видимость, будто прожили здесь всю жизнь. Хозер, однако, выследил вас и с тех пор шантажировал. Едва ли вам доставляло удовольствие знать, что ваш отель используется как штаб-квартира для контрабанды наркотиков, не так ли?

Владелец отеля перестал всхлипывать и сидел, обхватив голову руками и являя собой воплощение безмолвного горя.

— Думаю, — уже более мягко сказал Генри, — пришло время рассказать все начистоту.

Россати помолчал еще некоторое время, потом, не поднимая головы, начал говорить:

— София, — произнес он дрожащим голосом, — бедняжка София — моя дочь.

Он запнулся, но продолжил:

— Имя она сменила, когда стала выступать на сцене. Ее мать умерла, когда Софии было всего десять лет. Мы почти нищенствовали… времена были тяжелые. И да, я благосклонно отнесся к тому, что граф Брандози стал проявлять к ней интерес, — вряд ли меня можно было винить за это. Поначалу я надеялся, что он женится на ней… клянусь.

— Насколько я помню, — вставил инспектор, — он уже состоял в браке, и в семье было семеро детей. Впрочем, давайте опустим этот сюжет. Итак, София стала отличным источником дохода. А потом новые друзья познакомили ее с наркотиками — кроме всего прочего. Я правильно излагаю?

Россати молча кивнул.

— Вероятно, вас использовали как посредника для доставки этой дури, — продолжил Генри, свободно импровизируя. К его несказанному удивлению, Россати снова кивнул. — И откуда вы ее получали? От Хозера?

Итальянец поднял залитое слезами лицо.

— Нет, нет! — воскликнул он. — Я ни сном ни духом не ведал, что он имеет к этому какое-то отношение. Я получал порошок у некоего химика. Каждый раз приходилось писать расписку. Потом моя бедная София умерла и…

— Была найдена мертвой, — уточнил Тиббет, — в летнем доме графа после особенно разнузданной оргии. Разразился скандал. Что произошло после?

— Хозер был ее врачом, — прошептал Россетти. — Он пришел проведать меня и был полон сочувствия. Это он предложил, чтобы я переехал сюда, подальше от всего. И даже одолжил мне денег на покупку отеля. А потом, в один прекрасный день, объявился здесь со всеми расписками, которые я давал химику. Стоило ему только отнести их в полицию — и…

— И с тех пор, — подхватил Генри, — он использовал этот отель как хотел. Вы очень испугались, когда капитан Спецци спросил вас о счете Хозера, потому что, разумеется, никакого счета не было. Наоборот, предполагаю, это он брал у вас деньги каждый раз, когда приезжал.

— Все выгребал!

Даже в своем горе Россати умудрился продемонстрировать возмущение подобной несправедливостью.

— Он забирал весь мой доход до последнего гроша. Оставлял ровно столько, сколько нужно для содержания отеля, чтобы сюда приезжали гости…

— Сколько из ваших гостей непричастны, а сколько — от Хозера? — спросил Тиббет.

— Я не знаю, синьор. Клянусь, не знаю, — всхлипнул Россати. — В первый год приехал синьор ди Санти, он сказал, что Хозер рекомендовал ему мой отель. А в прошлом году Хозер велел мне написать синьору Стейнзу и предложить ему льготные условия. Вот и все, что мне известно. Он мне ничего не рассказывал — даже о контрабанде, хотя я догадывался… — Россати жалобно посмотрел на Генри. — Что со мной теперь будет, синьор? — произнес он дрожащим голосом. — Полиция… она меня?..

— Понятия не имею, какие действия предпримет итальянская полиция, — ответил инспектор. — Дело Карони закрыто, и вполне возможно, что, если вы нам сейчас поможете…

— Все что угодно, синьор Тиббет, все что угодно! О, какое было бы счастье, — выдохнул Россати, — если бы я мог вести дело так, как хочу… без постоянного страха… И получать свой законный доход, — добавил он уже более практичным тоном.

— А теперь, — сказал инспектор, — о том конверте, содержавшем ваше собственноручно подписанное заявление. Вы действительно считаете, что синьор ди Санти украл его?

Видно было, что Россати после недолгих колебаний принял важное решение.

— Синьор Тиббет, — проговорил он не без достоинства, — отныне и впредь я буду говорить вам только правду.

— Это будет приятным разнообразием, — отозвался Генри. — Итак?

— Баронесса и синьор ди Санти — они приятные люди. И хорошие постояльцы. Когда я увидел бедного синьора ди Санти в баре «Шмидт», я мог думать только о том, что сотворил со мной Хозер и как я его ненавижу. И мне было стыдно, что он заставил меня шпионить за ними. Я осмелел. Хозер уехал — и я был готов все отрицать. Я… Я сам отдал конверт синьору ди Санти.

— Великодушный, хотя и недальновидный порыв, — сказал инспектор, — который может стоить ему обвинения в убийстве.