Мертвецы не катаются на лыжах

— Они не имеют права держать его у себя, — холодно произнесла Труди. — Я поговорю с капитаном. Ну а вы зачем пришли?

— Просто перекинуться с вами словечком, пока вы не ушли кататься на лыжах, если вы не возражаете, фройляйн.

— Давайте, — сказала Труди и снова занялась волосами.

— Должно быть, вы слышали, что вчера убили Марио.

— Мне сказали, что он умер, — равнодушно констатировала девушка.

— Эти две смерти — Хозера и Марио — связаны между собой, — продолжил Генри.

— Разумеется, — коротко произнесла Труди голосом, искаженным от обилия шпилек, зажатых между губ. Она извлекала их одну за другой и злобно втыкала в косы.

— Похоже, известие о смерти Марио не очень вас удивило, — продолжал инспектор.

Труди мрачным взглядом встретила взгляд Генри в зеркале.

— А вас? — спросила она.

— Очень, — ответил Тиббет. — Видите ли, старик хотел поговорить со мной вчера вечером.

— Да, Герда нам это сказала. Но, полагаю, ему не возбранялось передумать. Вероятно, он запаниковал.

— Что вы имеете в виду?

— Ну, насколько я понимаю, он уже спускался на подъемнике, когда… когда умер. Так что, скорее всего, к тому времени он уже решил не встречаться с вами.

— Фройляйн Книпфер, — после небольшой паузы очень серьезно произнес Генри, — я уверен, вы знаете, кто убил Фрица Хозера.

Труди развернулась и посмотрела на него в упор.

— А вы знаете? — дерзко спросила она.

— Да, — ответил Тиббет. — Думаю, что знаю.

— Тогда вам не требуется ни моя, ни чья бы то иная помощь.

— Как вы считаете, — настаивал Генри, — может тот же самый человек быть ответственен и за вторую смерть?

— Но это очевидно, разве нет? — сказала Труди. — А теперь прошу меня извинить. Мне пора завтракать, иначе я опоздаю на урок.

В дверях она задержалась и сказала:

— Извините, герр Тиббет, но я удивлена, что с таким блестящим детективом, как вы, дело все еще не раскрыто.

Выдав намеренное оскорбление, девушка вышла из комнаты.

Генри медленно и задумчиво спустился вниз и нашел Россати в его кабинете.

— Я хочу знать, синьор Россати, — сказал он, — что вы делали вчера вечером между четвертью шестого и без четверти шесть.

— Я? Это не секрет, синьор Тиббет. Я был здесь, писал кое-какие письма. Дверь была открыта, меня все должны были видеть.

— Кого вы подразумеваете под словом «все»?

— Синьора Джимми и двух молодых леди. И еще Книпферов.

— Где они находились?

— В баре, пили чай, — ответил владелец отеля. — Первыми вошли трое Книпферов… вскоре после четверти шестого. Затем, приблизительно в половине шестого, спустился синьор Джимми с двумя молодыми дамами. Они тоже вошли в бар.

— Спасибо, — поблагодарил Генри и отправился на поиски Анны, которая подтвердила, что подавала чай Книпферам и троим англичанам. Потом инспектор переговорил с герром Книпфером, который сидел с женой на террасе.

— Конечно, все так и было, — подтвердил тот. — Мы все вшестером были в баре.

— Кто-нибудь выходил оттуда? — спросил Генри.

— Разумеется, нет. Мы все еще находились там, когда явился капитан Спецци и подверг нас обыску.

«Ну вот, кажется, и все», — подумал инспектор.

Он поднялся к себе, чтобы надеть анорак, и заметил на туалетном столике коробку шоколада, которую Пьетро принес для Марии Пиа. В суматохе предыдущего вечера он совсем забыл о ней.

Взяв коробку, он спустился на второй этаж и постучал в дверь баронессы.

— Смотрите, Генри, — приветствовала она его. — Я уже встаю.

Баронесса действительно больше не лежала в постели, а сидела в кресле у окна; ее закованная в гипс нога неуклюже торчала из-под оборок лимонно-желтого пеньюара.

— Я рада, что вы пришли меня навестить, — сказала она. — Герман отправился погулять, дети катаются на лыжах, а я из-за этого снегопада чувствую себя очень грустной и одинокой.

Тиббет выглянул из окна. Снег падал мелкими тусклыми хлопьями, и все вокруг казалось унылым и непривлекательным.

— Я кое-что принес, это должно вас взбодрить, — сказал Генри. — Подарок. — И протянул ей коробку шоколада.

— О, Генри, не стоило…

— Не от меня, к сожалению, — прервал ее инспектор. — Это от Пьетро. С добрыми пожеланиями и сочувствием от всей деревни. Он сам хотел вас навестить вчера, но ему не позволили.

— О, бедный Пьетро… Генри, я ужасная женщина, эгоистка. Я так обрадовалась тому, что с Франко сняты все подозрения… — Она с волнением посмотрела ему прямо в глаза. — Они ведь сняты, да? Почему его не выпускают?

— Скоро выпустят, — заверил Тиббет.

— Слава богу, — просто сказала баронесса. — Но это все равно меня не оправдывает. Я почти перестала думать о бедном Марио… о Розе и Марии, о Пьетро. А он вот передал мне подарок, и мне стыдно. Должно было бы быть наоборот. Ведь это он сейчас нуждается в сочувствии.

— Да, — согласился Генри. Пододвинув поближе стул, он сел рядом с ней. — Какая трагическая судьба у их семьи. Сначала Джулио, теперь Марио. Словно кто-то насылает на них несчастья. Но я нередко замечал, что за некоторыми семьями — безо всякой видимой причины — несчастье как будто ходит по пятам.

— В данном случае причина, вероятно, есть, — сказала Мария Пиа.

— Что вы имеете в виду?