Мертвецы не катаются на лыжах

— У всех Веспи есть какая-то дикая жилка. Не у Розы, конечно, она — словно Мать-земля. Но мужчины в этой семье всегда были безумцами. Вы знаете, что отец Марио погиб в горах? Это местная легенда. Кажется, какие-то богатые придурки-англичане заключили с ним пари, что он не взберется на Альпийскую розу в кромешной тьме. На кону стояла довольно крупная сумма — то есть для него крупная — и ничто не смогло его остановить. Веспи добрался до вершины и оставил там свой ледоруб в качестве доказательства, а потом сорвался. Когда его нашли, он был еще жив, и единственное, что его интересовало, — это то, что он выиграл пари. «Перестань распускать сопли, — сказал отец Марио, которому тогда было лет пятнадцать, — иди и забери деньги». А когда Марио вернулся от англичан с чеком, то сказал сыну: «Скажи им, что я предпочитаю золотые соверены», — и умер. Марио не раз рассказывал мне эту историю. В деревне говорят, никто из Веспи никогда не заканчивал жизнь в своей постели. Ну, можно сказать, что отец Марио закончил — но отнюдь не в общепринятом смысле.

— Интересно, а что стало с теми деньгами? — спросил Генри.

— О, сейчас они почти ничего не стоят, — ответила Мария Пиа. — Думаю, там было около сотни фунтов. Насколько я знаю Марио, он хранил их, как скупец, многие годы, а потом отдал сыновьям. Рискну предположить, что большая часть досталась Джулио.

— Похоже, Джулио был весьма богатым молодым человеком, — сказал Генри. — Как вы думаете, откуда у него были деньги?

— Ну… — Мария Пиа широко развела руками. — Вы же понимаете, как бывает в таких деревнях. Все молодые инструкторы… — Внезапно она осеклась. — Герман идет.

Генри выглянул из окна и сквозь метель разглядел барона, поднимавшегося по тропе.

— Вам теперь лучше уйти, — сказала Мария Пиа. — Передайте Пьетро мою благодарность и соболезнования, скажите, что я его люблю… и еще дайте ему вот это…

На столике рядом с ней стояла большая ваза с красными розами. Баронесса вынула одну и вручила ее инспектору.

— Герман купил их для меня вчера в Монтелунге, — сказала она. — Одному богу известно, сколько они стоят. Я хотела бы все их отослать Розе и Пьетро, но не посмею. Возьмите хоть одну. И скажите, что я буду молиться за них.

— Все сделаю, — пообещал тронутый до глубины души Генри. Нетрудно было понять, почему люди любят Марию Пиа. — А пока я прощаюсь с вами. Скоро снова вас навещу.

— Да, пожалуйста, приходите. И если вы увидите Франко…

— Я передам ему все полагающиеся слова от вас, — серьезно пообещал Тиббет.

Он покинул комнату как раз вовремя, потому что, когда спустился в холл, барон был уже там. Генри, чувствуя себя персонажем французского фарса, поспешно спрятал розу в карман и пошел в сарай за лыжами.

Он медленно скользил сквозь вихрящийся снег, который валил все гуще, ухудшая видимость. Спустившись в деревню, Генри первым делом пошел в «Олимпию», полагая, что Эмми уже ждет его там. Однако, войдя, с удивлением увидел, что на часах над баром только без четверти двенадцать, — стало быть, спуск занял у него меньше часа. Поэтому, оставив лыжи на специальной подставке у входа в кафе, он направился к дому Веспи. Магазин не работал, все ставни были закрыты, группа замерзших репортеров слонялась вокруг под метелью, проклиная свою долю. Появление инспектора наконец предоставило этим несчастным созданиям повод хоть чем-то заняться, поэтому журналисты моментально окружили его. Тиббет с трудом протиснулся сквозь толпу, игнорируя все их мольбы сделать какое-нибудь заявление, и постучал в дверь.

Поначалу ответом ему была мертвая тишина. Генри отступил на шаг назад и, подняв голову, посмотрел наверх как раз вовремя, чтобы заметить маленькое бледное личико, выглядывавшее из-за кружевной занавески в одном из окон верхнего этажа. Вскоре после этого послышались шаркающие шаги, скрежет отодвигаемой щеколды, и дверь со скрипом приоткрылась, явив обладательницу личика — Марию, младшую дочь Розы.

— Что вы хотите? — шепотом спросила девушка.

— Мне очень неловко вас беспокоить, — ответил Генри, — но, боюсь, мне необходимо повидать вашу матушку.

— Входите, — сказала Мария и приоткрыла дверь еще на дюйм — ровно настолько, чтобы инспектор смог проскользнуть внутрь, — после чего захлопнула ее снова перед репортерами испытывавшими танталовы муки.

В магазине было темно, как в могиле. Пока Мария задвигала щеколду, Генри стоял, ожидая, когда глаза привыкнут к сумраку, потом последовал за ней по проходу между бочонками пасты и чечевицы, выстроившимися позади прилавка, в гостиную. Здесь ставни тоже были закрыты, но от двух оплывших свечей на каминной полке исходил дрожащий свет, отчего лицо Джулио на фотографии то исчезало, то появлялось вновь, словно в захудалом кинотеатре крутили пленку. Это придавало изображению тревожный эффект подобия жизни, и у Генри вдруг возникло ощущение, что юноша пристально за ним наблюдает. Но красивое лицо было по-прежнему загадочным, своих секретов оно не выдавало.

— Я скажу маме, что вы пришли. — И Мария убежала наверх.