Мертвецы тоже люди

Кузина была женщиной состоятельной, рачительной, но не жадной. На Флорхофгассе сдавала три собственных дома, в четвёртом жила сама, владела большим фермерским участком земли за городом.

Сестрице на вид было лет шестьдесят. Она давно жила одна, то ли старой девой, то ли «соломенной вдовой» и приходилась дочерью старшему брата отца, Вию. Должно быть, ей на самом деле исполнилось не больше сорока, но морщинистая, тонкая кожа прибавляла бедняге пару десятков.

«Какая же плохая наследственность в этом роду», – сквозь слёзы я рассматривала лицо сестры Ядвиги Вийевны.

Крючковатый нос и выдающийся вперёд подбородок красоты кузине не прибавляли. Высокая, жилистая, худая, да ещё и хромала на правую ногу. Однажды я увидела протез в высоком разрезе шерстяной юбки: тёмного дерева, отполированный до блеска, с причудливыми шарнирами из потемневшего от времени металла. Поверхность протеза была сплошь покрыта искусной резьбой.

Из-за хромоты Ядвига (сокращённо в близком кругу – Яга) постоянно ходила с тиковой тростью, подбитой нержавеющей сталью, но передвигалась необыкновенно быстро и резво. Наверное, бедная Яга и в двадцать лет выглядела как старуха. Глянешь и испугаешься – настоящая ведьма с Лысой горы, только помела не хватает.

Я перестала таращиться на Ягу и подумала, укоряя себя за жестокие мысли:

«Не всем же красавицами посчастливилось уродиться. Бедная сестра не виновата».

Сестра, надо сказать, вовсе не считала себя некрасивой и даже мысли не допускала, что не выйдет замуж. Яга всегда была очень ухожена и тщательно следила за внешностью, умело маскируя недостатки. Причёска в любое время дня – волосок к волоску, руки и маникюр – в образцовом состоянии, дорогая одежда и украшения подобраны со вкусом. Яга любила коллекционные платки-каре от Эрме и носилась по Цюриху, как ведьма на метле, в красном «Камаро» с откидным верхом.

Ядвига умело располагала собеседника ласковыми речами и приветливым выражением лица, так что через несколько минут все забывали о её некрасивости.

У Яги были выразительные глаза с длинными ресницами, и она в совершенстве освоила колдовской взгляд. Я себе боялась признаться, но цвет её глаз, кобальтовый, синий иногда до черноты, напоминал мне глаза другого человека…

Наплакавшись, я обнимала сестру за плечи и смотрела в её кобальтовые глаза.

«Где же ты, Иван… Обещал вернуться, а уже полгода – ни весточки, ни словечка… Забыл Иван Василису…»

Сестра обожала маленьких детей – в соседнем доме организовала небольшой приют для сирот и самозабвенно заботилась о них. Она прекрасно рассказывала сказки. Специально для детишек устроила небольшой кукольный театр в приюте, и каждое утро после завтрака показывала представление. Кого только она не играла: и зайца, и волка, и лису, и медведя, и кота-баюна, и белку, и льва, и белую львицу, и белую оленицу, и голубую дельфиницу, и русалку, и соколицу, и голубицу, и бабочку, и молодца, и девицу, и бабу, и мужика, – и ещё с полсотни персонажей.

Яга никогда не повторялась – каждое утро был разыгран новый спектакль.

На парчовом пологе кукольного театра величиной с невысокий трёхстворчатый шкаф были изображены лягушка и два лебедя. Я вспомнила, что такой же рисунок видела на потолке купальни в усадьбе «Зелёный Дуб» в первый день работы у Этернеля.

– Что означает изображение лягушки? – спросила я сестру.

– О, это очень древний языческий тотем и у русских, и у всех славян. Лягушка – символ плодовитости, плодородия, а лебеди – символ супружеской верности. Вместе они, как правило, изображались на свадебных рушниках, скатертях, попонах жениха, кокошнике невесты. Каждая невеста мечтала стать хотя бы на время лягушкой, чтобы обрести её силу плодовитости и материнства. Поэтому девушки и жёны часто вышивали изображение лягушки на головных повязках, кокошниках, киках и носили как обереги. Все мечтали стать Царевной-Лягушкой.

– А я бы не хотела быть лягушкой, Ягуся.

Яга странно на меня посмотрела и произнесла не менее странную фразу:

– От судьбы не уйдёшь, сестрица…

И некрасивое её лицо вдруг расползлось, и она зарыдала со мной на пару.

Но у кузины имелся недостаток в сто раз хуже, чем некрасивая внешность. Она была болтлива.

Я уехала из Москвы инкогнито, не сообщив близким, как и обещала отцу. Этой новостью с ними поделилась сестра Яга. Она тут же дала телеграммы тёте Макоше и тёте Живе, в которых сообщала, что я живу у неё в Цюрихе в доме на Флорхофгассе.

Тётка Макоша завязала с Ягой оживлённую переписку. И со мной, конечно. Так, случайно, из первого же письма тёти Макоши я узнала, что Яга уже успела сообщить ей и о моей учёбе, и о моём замужестве, и о близкой смерти мужа.

Я разозлилась не на шутку и пригрозила Ядвиге всё рассказать Этернелю. Реакция сестры поразила меня. Она бросилась на колени и залилась слезами: