Мертвецы тоже люди

Я молча внимала отцу. После гибели родителей я думала: мир перевернулся. Оказывается, переворачивается он сейчас. Не просто переворачивается, а выворачивается наизнанку, и чем дальше, тем страшнее. И ничего с этим не поделать.

«Знать, судьба у меня такая».

Наверное, в тот день вылились мои последние детские слёзы. Я взахлёб рыдала на плече отца, широко открывая рот, задыхаясь, как рыба, выброшенная на сушу.

«Папа… что же ты наделал…»

Когда я успокоилась и высохли слёзы, отец, собрав последние силы, улыбнулся:

– Прощай, дочка… Помни, я слишком богат, чтобы любить кого-то.

– И я?

– И ты…

Тогда мы виделись с отцом в последний раз».

Глава 16

«Аргиз фыркнул и стукнул копытом. Я молча уцепилась за густую гриву и залезла на круп.

– Поехали обратно, Аргиз.

Конь выгнул тонкую шею:

– Видела отца?

– Видела.

– Как поговорили?

– Век не забуду.

– А ты хотела бы забыть?

– Такое не забудешь.

– Ну… есть одно средство. Если хочешь, научу.

– Что это ты со мной такой добрый? Небось всё знал! Отвечай, почему помогаешь мне?

Аргиз скосил на меня огненный глаз:

– Нельзя ли повежливей, царевна?

Конь развернулся, скакнул вперёд. Свод подземелья просвистел низко над головой, и я пригнулась к лошадиной гриве. Напоследок обернулась, но увидела лишь чёрный как ночь хвост Аргиза, заметавшего за собой следы. Пещера с пленником осталась далеко позади.

Аргиз перемахнул небольшой поток и дальше летел, не замедляя хода.

– Расскажи о себе, Аргиз, – попросила я примирительно.

– Что рассказать?

– Кем ты был раньше? Кто твои родители? Давно ты служишь?

– Это долгая история.

– А я, видишь ли, никуда не спешу. – Я припала щекой к гриве коня. – Расскажи… Ты конь или человек?

Тяжкий вздох вырвался из груди Аргиза.

– Изволь, царевна, расскажу. Я человек, но и конь тоже.

«На службе я с двенадцати лет. Хорошо помню, как очнулся связанным в чертогах. Надо мной склонился высокий витязь. Трёхаршинного [51] росту, в деснице держит посох с мерцающим опалом в навершии, глаза, золотисто-зелёные, как у рыси, глядят с любопытством и говорит мне:

– Вставай, парень! Посмотрим, какой силы ветер ты выдержишь!

Витязь перерезал верёвки. Я задохнулся, закашлялся, задышал со свистом:

– Кто… вы?

– Твой хозяин.

– Я ничего не помню… Кто я?

– Мой слуга. Слушайся беспрекословно. Иначе мой меч – твоя голова с плеч.

Витязь опустился в кресло перед высоким очагом.

В огне плавился и трещал дубовый ствол. В оранжевом свете очага опал на посохе переливался синими и зелёными бликами, но глаза витязя сверкали ярче.

Витязь был молод, на вид не больше тридцати – тридцати пяти лет. Продолговатое, худое лицо можно было бы назвать красивым, если бы не хищный, с горбинкой нос, придававший всему облику сходство с орлом. Короткая рыжая борода клинышком темнее, чем густые кудри на голове.

Под кольчугой, отражающей свет очага ослепительными, золотыми бликами, белела богато расшитая по подолу льняная рубаха и парчовый кафтан. За накладным поясом сверкали золотые чеканные ножны огромного кинжала. На витом поясе с наконечниками в виде головок ужей висели два охотничьих ножа в ножнах турьей кожи, отделанные серебряными и золотыми накладками тонкой работы.

Рядом с креслом лежал шлем с бармицей, секира из слоновой кости, сверкающий круглый щит и короткая ляча [52]. По всему было видно, что витязь только вернулся с охоты. От него пахло зверьём, конским потом и ещё чем-то пряным, острым, но приятным, вроде мяты или мыльного корня.

Движения витязя неторопливы, но расчётливы, связная речь отличается чёткостью, внятностью и привычкой взвешивать, обдумывать слова.

Витязь сидел расслабленно, наслаждаясь теплом, оглядывая меня через полуприкрытые луки век. Холодный блеск его очей скользил по волосам, и я почувствовал, как мороз сковывает волосы. Вода замёрзла сосульками на лбу, и кожу охватил озноб.

Я встал, отряхнул лёд с волос. Под ладонью иней растаял и закапал на каменные плиты.

Огляделся.

– Где я?

– В Лукоморье… в Старом Капеве. – Витязь распахнул очи, обвёл рукой широкий, в расписных сводах зал. – Мои чертоги… Я – Бессмертный, царь Нави и владыка всех земель вокруг, от Румского моря до Дикого поля. На тебе заклятье забвения лежит, так что не пытайся вспомнить, какого ты роду-племени и что было с тобой до службы у меня.

– Что я должен делать, государь?

Бессмертный прищурился. Глаза сузились в половецкие луки, смотрели недобро.