Мертвяк

Большинство столиков пустовало. За остальными сидела обычная публика. Бритозатылочные, крепко сбитые молодые люди, одетые в хорошие костюмы или кожанки; чем они занимаются по жизни, можно только гадать, но ими переполнены все клубы, рестораны, валютные бары — какая-то новая раса, уверенная в себе, нахальная, с острыми крепкими клыками, не привыкшая упускать своего. В углу, заставившись кружками и закусками, шумно гуляла компания людей постарше — этакие провинциальные бизнесмены, от сохи, из школ рабочей молодежи и ПТУ, обалдевшие от свалившихся неизвестно откуда денег. Их, красно- и желтопиджачных, увешанных как древние индейцы золотыми украшениями, знает весь мир по крикам в кабаках Марселя, Лондона и Бангкока: «Пьют все, я плачу!» В углу сидел смазливый мальчишка с двумя красивыми девахами. Цедили пиво несколько уже порядком нагрузившихся субъектов. Глеб привычно оценил уровень опасности — почти нулевой.

Глеб отхлебнул пива, немного расслабляясь. Кажется, можно посидеть спокойно.

Но посидеть спокойно не дали.

— Можно? — послышался глухой голос.

— Присаживайся, — недовольно скривился Глеб.

— Привет, Брюс Ли.

— Здорово, Муравьед, — произнес Глеб, чертыхнувшись про себя.

Муравьеда, того самого уголовника, которого он спас от мести конкурентов, Глебу хотелось видеть сейчас меньше всего. Подобных эпизодов в жизни Глеба насчитывалось слишком много, чтобы вспоминать о них лишний раз.

Муравьед хромал, держался за бок, лицо бледное. Но для человека, сбежавшего из реанимации, он смотрелся очень даже неплохо.

— Спасибо говорить за спасение? — Муравьед расставил кружки с пивом. Неловко потянувшись, он скривился от боли и рухнул на стул.

— Не за что, — отмахнулся Глеб.

— Есть за что. Может, для человечества моя жизнь не так уж и важна, но мне она дорога. Так что спасибо.

— Как рана? — для порядка поинтересовался Глеб.

— Ползаю.

— До пивной?

— А ты из общества трезвенников?

— Из общества добрых самаритян.

— Кого?

— Неважно. Чего тебе надо?

— Есть народная мудрость — человек ответствен за того, кого спас.

— Философ ты, Муравьед. Мне что, тебя теперь на содержание брать?

— Не надо. Откуда кликуху мою узнал, Брюс Ли?

— В милиции.

— Севой меня зовут.

— Глеб. — Он пожал тонкую, всю в вытатуированных перстнях кисть. — За что тебя резали, Сева?

— За Казанский вокзал.

— Накатчиков делите?

— Все-то ты знаешь.

— Ничего я не знаю. Кто такие накатчики?

— Приезжает человек. Получает багаж в багажном отделении, например, партию товара. Подходит братва: так и так, мол, платить положено. Или часть товара забирают. Иногда весь. Иногда деньгами… Ты телевизор купил, по перрону несешь, и тут тебя в покое не оставят. Мол, позолоти ручку, а то ненароком по кинескопу задену сапогом. Народ русский отзывчивый. Дают, когда их просят.

— Вот обнаглели, мерзавцы.

— Такая историческая формация на дворе, это я тебе как философ говорю.

— И что, такие большие деньги, что вы друг друга режете?

— Не такие и большие. Дело принципа. Гунявый — из «отмороженных», хозяин Трактора, того, которого ты выключил, — решил под себя постепенно все такие точки подобрать. А моему корешу, с которым мы работаем, такой расклад — это как душу сапогами истоптать.

— Ну и ну, — брезгливо скривился Глеб.

— Очень мне охота с Трактором и с Гунявым посчитаться. Да куда там. У них «шестерок» со стволами — за рубь хоть детский сад вырежут — тьма. Все их центровые по три-четыре хаты снимают, каждый день — новая, чтобы не засекли. Машины как галстуки меняют — все по доверенности, краденые-перекраденые… Кстати, мне передавали — Трактор очень на тебя зол. Обещал поквитаться.

— Пусть найдет сначала.

— Я же нашел. Случайно, но нашел.

— Найдет — пусть молится… Муравьед, я вас, блатных, ненавижу. Вы людям жить спокойно не даете. И сами как волки последние живете. Душите друг друга. В страхе все время за свою шкуру. Эх… — Глеб махнул рукой.

— Хищники мы. А люди твои — овцы… А вот ты, Брюс Ли, как — овца, хищник?

— Человек.

— А если дельце я тебе предложу, человек?

— Мне чужих денег не надо.

— А шкуры тебе собственной тоже не надо?

— Ты это к чему?

— Все к тому же. Я бы к Трактору так легкомысленно не относился. Получишь свинцовую таблетку у подъезда и не успеешь понять, кто тебе ее прописал. Он — тварь злопамятная. Тебя вся братва ищет. И найдет когда-нибудь. Вот если бы он исчез…

— Ты что, мне его застрелить предлагаешь?

— Зачем?.. Слушай сюда. То, что скажу, — за это сразу голову отвинчивают. Трактор не просто горилла с деньгами. У него связей много, в том числе и на таможне. Он договорился с дагестанцами, Магомед там заправила, — что обеспечит ввоз в Россию кой-какого товара.

— И что дальше?

— А дальше в определенное время в определенном месте нужно просто забрать этот товар у черных.

— И что?

— А то, что потом крутой разбор начнется. И, как ни крути, все на Трактора повесят. А парни там со всех сторон серьезные. И Трактору или из Москвы бежать, или в могилу ложиться.

— Ну?

— Что «ну»? Мы остаемся без Трактора и с товаром. А товар на зеленый «лимон» тянет.

Что за товар?