Читаем Мертвое «да» полностью

Я не знаю имени его,

В памяти — неясные черты.

От Тебя ж не скрыто ничего,

Ты всесилен и всезорок Ты.

Все видать, я верую, с небес,

Небесам не надобно огня,

Сотвори же чудо из чудес —

Маленькое чудо для меня!

«Не надо сердцу старых скреп…»

Не надо сердцу старых скреп,

Мне путь иной теперь указан.

В поля, в поля! Червонный хлеб

Еще не скошен и не связан.

Не надо слов и звонкой лжи,

Простым останусь и веселым.

Благоуханье сонной ржи

Уносит ветер спящим селам.

В поля, в поля! Сиянье звезд

Залило радостную землю.

Не надо думать! Снова прост,

Я всех люблю и все приемлю.

«Идти за светлым от росы…»

Идти за светлым от росы

Холодным и звенящим плугом,

Поет последний вздох косы

Над голубым и влажным лугом.

А облака как журавли

Плывут в сияющую просинь,

Мы утомились, мы легли —

Нас опьяняет запах сосен.

И небо чище, голубей,

И мы покорнее и проще…

Летает стая голубей

Над засыпающею рощей…

«Как ветер — вперед и вперед!..»

Как ветер — вперед и вперед!

Но ветру — всегда непокорным.

Под легкою поступью лед

Становится зыбким и черным.

Под воду уходит стезя,

Взбирается льдина на льдину,

С одной на другую скользя,

Преграды разрушу и сдвину.

По льдинам, по хрупкому льду,

Как ветер, но ветра свободней —

На берег далекий взойду,

Покорный лишь воле Господней!

«Я в горах. Улегся зной…»

Я в горах. Улегся зной.

Ни о чем мечтать не надо,

В темно-синей чаще хвой

Бродит медленное стадо.

Запах праздничной земли —

Здесь смеются, а не пашут,

Яхта белая вдали

По волнам веселым пляшет.

Льется тихий лунный свет,

Блещет млечная дорога,

И тоски вчерашней нет,

Но и радости — немного…

Cabris

НЕЖНОСТЬ

1. «Не в памяти, а в нежности…»

Не в памяти, а в нежности

Остался острый след,

Доныне по безбрежности

Лечу былому вслед

И думаю, и думаю,

Хоть знаю — не вернуть.

Благослови тоску мою,

Полуночная жуть!

2. «Памяти изменчивой не верьте…»

Памяти изменчивой не верьте:

Поседев, былое не отдаст.

Только нежность сохранит от смерти,

Никому на свете не предаст.

Только нежность. От прикосновенья

Родилась и выросла она,

Только быстрой нежности мгновенья

Опьяняют благостней вина.

Ей одной изверившийся, — верю,

Клятвой нерушимой не свяжу,

Самое заветное доверю,

Самое заветное скажу!

Quai Voltaire

Опять сентябрь, и воздух снова чистый,

И в бледном небе стынут облака,

Уносит вдаль безжизненные листья

Спокойная и мутная река.

Стена в стене. Вознесшиеся стены.

Чужой асфальт и холоден и сер.

На пьедестале у зеленой Сены

Скривил лицо насмешливый Вольтер.

Привычный шум. Шуршат автомобили.

Холодный свет сентябрьской синевы.

О, если б мы хотя на час забыли

Теченье величавое Невы!

И этот день… Его забыть нет силы,

Когда впервые, рано поутру,

Меня тропинкой снежной подводили

К надменному и грозному Петру.

Моей тоски и нерушимой веры

Я никому на свете не отдам.

Тоска, тоска! А черные химеры

Смеются на высокой Notre-Dame.

Pere-Lachaise

Пройдут года, и слабо улыбнусь

Холодными и бледными губами:

Мой нежный друг, я больше не вернусь

На родину, покинутую нами.

Мне суждено на чинном Pere-Lachaise

Глядеть в чужое палевое небо,

И я тоскую… Мраморных чудес

Прекрасней поле скошенного хлеба.

И этот холм, откуда поутру,

Лишь небосклон слегка порозовеет,

Так ясно видны села по Днепру

И ветерок благословенный веет…

Но я напрасно думаю и рвусь,

Мой нежный друг — неумолима тайна.

О, милая, покинутая Русь!

О, бедная, далекая Украйна!

ЦАРСКОЕ СЕЛО

1. «Червонный лист, беспомощно шурша…»

Червонный лист, беспомощно шурша,

На землю падает и умирает,

Осенний ветер в зарослях играет,

Надламывая стебли камыша.

И на дорожку медленно сквозит

Из голубых полуоткрытых окон

Печальный силуэт… Упавший локон

По кружеву измятому скользит.

Императрица сумрачна, бледна,

Густые брови сведены сурово.

Она тоскует. Издали видна

Могила сероглазого Ланского…

2. «Последний лебедь в стынущем пруду…»

Последний лебедь в стынущем пруду,

Раскинув крылья, голову наклонит,

Последний отблеск мимолетно тронет

Деревья в зачарованном саду,

И все уснет… Медлителен и хмур,

На мрамор ляжет тканью синеватой

Глубокий снег. У величавых статуй

Стрелу опустит раненый амур.

И зазвучит тогда, невесела,

Неповторимой песней лебединой,

Отходная пленительной, единой

И странной жизни Царского Села.

«Эти странные жуткие сны…»

Эти странные жуткие сны…

Эти полосы бледного света…

Не люблю я шумливой весны

И нарядного яркого лета.

Под окном осыпается клен,

Свежий ветер неровен и волен.

Я тобою, сентябрь, ослеплен,

Я тобой очарован и болен!

Не звенит утомительный плуг,

И река не смывает плотины,

По деревьям развесил паук

Золотую парчу паутины.

Бледный свет обозначил виски,

И глаза улыбнулись смелее.

Неотступное бремя тоски

Надвигается все тяжелее

И безжалостно сводит с ума.

…Но уже неподвижным чернилом

Стали воды… И машет зима

Ледяным и жемчужным кропилом.

Ste-Genevieve des Bois

«Кое-где оставались снега…»

Кое-где оставались снега,

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев бизнеса
10 гениев бизнеса

Люди, о которых вы прочтете в этой книге, по-разному относились к своему богатству. Одни считали приумножение своих активов чрезвычайно важным, другие, наоборот, рассматривали свои, да и чужие деньги лишь как средство для достижения иных целей. Но общим для них является то, что их имена в той или иной степени становились знаковыми. Так, например, имена Альфреда Нобеля и Павла Третьякова – это символы культурных достижений человечества (Нобелевская премия и Третьяковская галерея). Конрад Хилтон и Генри Форд дали свои имена знаменитым торговым маркам – отельной и автомобильной. Биографии именно таких людей-символов, с их особым отношением к деньгам, власти, прибыли и вообще отношением к жизни мы и постарались включить в эту книгу.

А. Ходоренко

Карьера, кадры / Биографии и Мемуары / О бизнесе популярно / Документальное / Финансы и бизнес
Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное