Читаем Мертвое «да» полностью

Но уже зеленели посевы.


На высокой колонне строга


Неусыпная тень Приснодевы.



(Приснодева спасла от чумы


Этот город в пятнадцатом веке.)


Поздней ночью на площади мы


Расставались с тобою навеки.



В черной башне потухли огни,


Замолчали в тоске переулки.


Мне осенние вспомнились дни,


Мне припомнились наши прогулки,



И любимые наши места,


Древний крест, потемневший и строгий.


По полям разошлись от креста


Разорвавшейся лентой дороги.



В бледном небе сквозили леса,


Но не грели лучи золотые.


Неотступные эти глаза


В Октябре я увидел впервые.



И за их ослепительный взгляд


Полюбил эту местность и осень.


Только выпив заманчивый яд,


Я заметил, что он — смертоносен.



…Перелески белели, лески,


В горностай разодетые срубы…


А теперь и напиток тоски


Пусть попробуют бледные губы.



После милой короткой зимы


Солнце подняло сонные веки.


На проснувшейся площади мы


Расставались с тобою навеки.



И когда уж совсем занялись


Небеса, согревая посевы, —


Нас покинуло счастье и ввысь


Улетело к ногам Приснодевы!



«Воспоминанием невмочь…»


Воспоминанием невмочь


Душа сегодня истомилась.


По небосклону покатилась


Звезда пылающая в ночь,



И из земного шалаша,


Как друг испуганный к невесте,


К ней сорвалась моя душа


Лететь в неведомое вместе.



«Придти сюда, когда невыносимо…»


Придти сюда, когда невыносимо


Мне у людей остаться одному,


И на меже, среди полей озимых,


О Нем мечтать и каяться Ему.



Глядит на лес и снеговые тучи,


Молчит земля, пустынна и темна,


И только ветер медленный и жгучий


Приносит стук далекого гумна.



И возвращаясь кладбищем унылым,


Не думая о людях, не таясь,


Перед твоей заброшенной могилой


Припомнить всех, кто больше не у нас.



На повороте скрипнула телега…


Окраин низкие и темные дома…


Сегодня саван медленного снега


Опустит ночью ранняя зима…



1927

«Мы на крыше высокой стояли вдвоем…»


Мы на крыше высокой стояли вдвоем,


Мы на бледно-зеленое небо глядели,


А под нами в саду умирал водоем,


И сияла заря, и деревья скрипели.



Бледный отблеск зари, задержавшись, тогда


Наших рук и волос мимолетно коснулся


И растаял в ночи… И потом никогда,


Никогда ни к тебе, ни ко мне не вернулся.



Замолчали последние вздохи струи,


И деревья в саду шелестеть перестали.


Но холодные, бледные руки твои


Холоднее еще и прозрачнее стали…



«Миниатюры Изабэ…»


Миниатюры Изабэ,


Полуистлевшие гравюры,


Дагерротип: на серебре


Едва заметные фигуры,



И весь тот милый, старый хлам,


Что завещали наши предки,


И в парке, строгие, как храм,


И колоннады, и беседки…



Но дальше, дальше! Пыль и тлен


Не могут долго душу нежить.


В глубоких нишах темных стен


Водилась всяческая нежить.



Ах, бедный Вертер! Не без слез


Мы расстаемся, верно, с вами.


… И, уходя, букетик роз


Я прикрепил к какой-то раме.



Grasse

«На блеклом шелке медальоны…»


На блеклом шелке медальоны,


А в них веселые пастушки,


И принц, поймавший Сандрильону


У развалившейся избушки.



Жива идиллия Руссо —


Луга, барашек и качели.


Маркиза катит колесо,


А фавн играет на свирели.



И ночь спускается, шурша


Разлетом темно-синих крылий,


А за стеною камыша


Король ломает стебли лилий…



1927

«За белым домом сонный сад…»


За белым домом сонный сад,


Дубы, зеленые поляны.


Веселый фавн потупил взгляд,


Слегка взволнованный и пьяный.



И между вязов светлый луч


Не устает безмолвно биться,


На небосклоне дымка туч


То застывает, то клубится.



А у воды заснула тишь,


Сковав летящие пушинки.


Неумолкающий камыш


До ночи шепчется с кувшинкой.



Искатель жемчуга


Взлетом упругим и смелым,


Мощью неслыханной полным,


Ринулось смуглое тело


В темно-зеленые волны.



С ним разъяренные гребни


Влились в провалы глухие,


Шепчут испуганно щебни


Гимны холодной стихии.



Ближе надвинулись тучи,


Ждут с затаенным вниманьем —


Выйдет ли снова могучим


Иль уплывет бездыханным?



Вышел… И водные кони


Бьются в беспомощном гневе.


В новой жемчужной короне


Скоро блистать королеве!..



1927

ЭТА ЖИЗНЬ. (Париж. 1932)


«В сущности так немного…»


В сущности так немного


Мы просим себе у Бога:



Любовь и заброшенный дом,


Луну над старым прудом


И розовый куст у порога.



Чтоб розы цвели, цвели,


Чтоб пели в ночи соловьи,


Чтоб темные очи твои


Не подымались с земли.



Немного? Но просишь года,


А в Сене бежит вода,


Зеленая, как и всегда.



И слышится с неба ответ


Не ясный. Ни да, ни нет.



Mahrisch Trubau, 1930

«Мы знаем — любовь бывает…»


Мы знаем — любовь бывает,


Мы знаем — счастье есть,


Но только сердце не знает,


Как сердцу подать весть.



В какой-то стране далекой,


Иль рядом с нами тут,


Знаменья, голоса, срока


Также люди ждут…



Но только годами мимо


Идем, не видя их.


И сыпятся сроки незримо


Песком из рук Твоих.



Kreuzberg

ВСТРЕЧА


1. «Только раз дается в жизни счастье…»


Только раз дается в жизни счастье,


Только раз и только на мгновенье,


И не в нашей слишком слабой власти


Удержать его прикосновенье.



Только память с нами остается,


Точно крест на брошенной могиле,


И тоска о том, что не вернется,


Что из рук мы сами упустили…



Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев бизнеса
10 гениев бизнеса

Люди, о которых вы прочтете в этой книге, по-разному относились к своему богатству. Одни считали приумножение своих активов чрезвычайно важным, другие, наоборот, рассматривали свои, да и чужие деньги лишь как средство для достижения иных целей. Но общим для них является то, что их имена в той или иной степени становились знаковыми. Так, например, имена Альфреда Нобеля и Павла Третьякова – это символы культурных достижений человечества (Нобелевская премия и Третьяковская галерея). Конрад Хилтон и Генри Форд дали свои имена знаменитым торговым маркам – отельной и автомобильной. Биографии именно таких людей-символов, с их особым отношением к деньгам, власти, прибыли и вообще отношением к жизни мы и постарались включить в эту книгу.

А. Ходоренко

Карьера, кадры / Биографии и Мемуары / О бизнесе популярно / Документальное / Финансы и бизнес
Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное