Мертвое «да»

Русская служба (вечерня в Посту)…

3

Жизнь, — в этой жизни всегда невесело,

Мир оказался серьезней, умней…

Сердце давно все измерило, взвесило,

Даже весну — и тоску, что в ней…

«Не получая писем, сколько раз…»

Не получая писем, сколько раз

Мы сочиняли (в самоутешенье?..)

Наивно-драматический рассказ

Про револьвер, болезнь или крушенье…

Отлично зная — просто не до нас

(Но уж не в силах обойтись без фальши,

Поверить правде до конца страшась,

Не смея думать, что же будет дальше)…

Heiligen Schwendi, 1935

«Так от века уже повелось…»

Так от века уже повелось,

Чтоб одни притворялись и лгали,

А другие им лгать помогали,

(Беспощадно все видя насквозь) —

И все вместе любовью звалось…

Rome, 1934

1. «Задребезжит на лестнице звонок…»

Задребезжит на лестнице звонок.

Она войдет. Присядет. Что-то скажет.

За нею следом принесут венок.

На стол с постели кто-то переляжет.

Три долгих дня пройдут до похорон.

Три дня его не вынесут из дому.

Но ничего уж не исправит он…

И как ему исправить, неживому?

2. «Его проводят. Кто-нибудь придет…»

Его проводят. Кто-нибудь придет

К нему, быть может, и назавтра в гости.

Но очень скоро, мертвый, он поймет,

Что он, на самом деле, на погосте.

И что, пока не запоет труба,

Он обречен сносить воспоминанье,

Как поцелуй его коснулся лба,

Но возвратить уже не мог дыханья…

«Нам в этом мире все давно чужи…»

Нам в этом мире все давно чужи.

Мы чьи-то жмем бессмысленные руки,

Мы говорим, смеемся. Сколько лжи

И сколько в этом настоящей муки.

Но если раз, единый только раз

Мы наяву Тебя случайно встретим —

Толпа сомкнется и разделит нас…

Давно пора бы примириться с этим.

Лондон, 1932

«Уже не страх, скорее безразличье…»

Уже не страх, скорее безразличье —

Что им до нас, спокойных и серьезных?

Есть что-то очень детское и птичье

В словах, делах и снах туберкулезных.

Особый мир беспомощных фантазий

И глазомера, ясного до жути,

Всей этой грусти, нежности и грязи,

Что отмечает в трубке столбик ртути.

Прага, 1935

1. «Первая дружба — навеки…»

В. Волкову

Первая дружба — навеки,

Детские клятвы — до гроба…

Где ты теперь, мой друг?

Взрослыми стали оба,

Грустными стали оба,

Фронты, моря и реки

Нас разделили вдруг.

2. «Стоило ночи скакать на коне…»

Стоило ночи скакать на коне,

Дни проводить в пулеметном огне

(С Белыми, Красными) и на войне

Между Россией и Польшей…

Чтобы, домой, наконец, возвратясь,

Вдруг на себя бы рука поднялась!..

Так и не свиделись больше.

«Настанет срок…»

Настанет срок (не сразу, не сейчас,

Не завтра, не на будущей неделе),

Но он, увы, настанет этот час, —

И ты вдруг сядешь ночью на постели

И правду всю увидишь без прикрас

И жизнь — какой она на самом деле…

Berlin, 1935

«Неужели ты снова здесь?..»

Неужели ты снова здесь?

Те же волосы, рост, улыбка…

Неужели…

И снова смесь

Пустоты и тоски — ошибка.

Как-то сразу согнёшься весь.

Nice, 1934

«У нас не спросят: вы грешили?..»

У нас не спросят: вы грешили?

Нас спросят лишь: любили ль вы?

Не поднимая головы,

Мы скажем горько: — Да, увы,

Любили… как ещё любили!..

«Не эпилог, но все идет к концу…»

Не эпилог, но все идет к концу.

Мы встретимся, я очень побледнею.

По твоему надменному лицу

Мелькнет досада на мою «затею».

На мой приезд — бессмысленный приезд,

На то, что жить, как люди, не умею,

— Что за охота к перемене мест?

(…а если вариант: с ума сводящий жест —

Объятье грубоватое за шею?)

Prague, 1935

«Мы отучились даже ревновать…»

Мы отучились даже ревновать —

От ревности любовь не возвратится…

Все отдано, что можно отдавать,

«Но никогда не надо унывать».

(Придя домой, скорей ничком в кровать,

И пусть уж только ничего не снится.)

«До того как в зелёный дым…»

кн. Н.П. Волконской

До того как в зелёный дым

Солнце канет, и сумрак ляжет,

Мы о лете ещё твердим.

Только скоро нам правду скажет

Осень голосом ледяным…

«Не обычная наша лень…»

Не обычная наша лень —

Это хуже привычной скуки.

Ни к чему уж который день

Непригодными стали руки.

Равнодушье («ведь не вернёшь»),

Безучастие, безнадежность.

Нежность, нежность! но ты живёшь,

Ты жива ещё в сердце, нежность?

«Мы, уходя, большой костер разложим…»

Мы, уходя, большой костер разложим

Из писем, фотографий, дневника.

Пускай горят…

Пусть станет сад похожим

На крематориум издалека.

«Ночь давно обернулась днем…»

Ночь давно обернулась днем.

Не закрылись глаза за сутки.

Что-то было, наверное, в том

Звуке голоса, смехе, шутке.

…это трудно в слова облечь,

Чтоб увидели, чтоб любили…

Это надо в себе беречь,

Чтобы вспомнить потом в могиле.

2 х 2=4 (NewYork. 1982)

Юрий Иваск. Предисловие