Я не спал уже несколько дней. Боюсь засыпать. Когда читаю записи последних двух дней, мне кажется, что тогда я был близок к истерике. Они похожи на бред сумасшедшего. Но кто в этом адском месте может утверждать, что не сошел с ума? Я не буду останавливаться на тварях, ползающих по бортам корабля, или на гибели шлюпки с ее экипажем, когда у всех на виду на главную палубу напал чудовищный осьминог. Чем меньше говоришь об этих кошмарах, тем лучше. Хочу лишь сказать, что ситуация изменилась в худшую сторону. Среди членов экипажа и пассажиров случился всплеск самоубийств. Люди исчезали с вахты, другие — прямо из своих кают. Уорли тоже пропал. В переборке его каюты мы обнаружили дыру, как будто нечто прогрызло сталь, чтобы до него добраться. Сошел Уорли с ума или нет, он был прав в одном: в тумане прячется нечто разумное, порождение тьмы, нечисть, выползшая из глубин первобытного страха, что дремлет в душах всех людей. Я почувствовал его влияние. Холодный, больной разум, безумная тень, живущая вне пространства и времени, следящая из тумана и обгладывающая разумы людей, как стервятник. Да, он сводит всех с ума, и меня тоже. Люди утверждают, что он взывает к ним из тумана голосами умерших родных, показывает им вещи, разрушающие сознание. Не буду говорить, что он показал мне. Да поможет нам Бог, ибо с каждой ночью чудовище все ближе и все больше людей уходит на его зов в гибельный туман.
21 марта 1918 года (местоположение неизвестно)
Мы узники водорослей и останемся таковыми. Скорее от отчаяния я приказал спустить на воду моторизированное китобойное судно. Живущие в водорослях звери стали в последнее время тише, чего не скажешь о другой твари. О том призраке, или как его еще называть? Я приказал спустить то судно на воду, чтобы с группой отобранных людей, включая судового врача, доктора Аспера, изучить наше местонахождение и найти возможные пути эвакуации. Психическое давление на членов экипажа и пассажиров сейчас таково, что порядок на судне практически рухнул и все разбились на маленькие группы, яростно враждующие между собой. Произошло уже несколько случаев вандализма. Боюсь, что в определенный момент оставшиеся члены экипажа и пассажиры опустятся до первобытного состояния. Что-то нужно делать. Ради спасения наших жизней и душ нам нужно принять меры.
(некоторое время спустя)
Сквозь водоросли мы шли на веслах, а как только достигли чистой воды, запустили мотор. Но чистой ее можно назвать с большой натяжкой, учитывая, где мы находимся. Вода вязкая, с розовым оттенком. Поверхность покрыта подрагивающей слизью, напоминающей желатин. Повсюду плавают пучки водорослей и разнообразный гниющий мусор. Доктор Аспер отметил, что это неведомое море похоже на органический бульон.
Примерно через час мы заметили пароход, застрявший в другом скоплении водорослей. Мы решили подняться на борт. Господи, как бы я хотел, чтобы этого не случилось! С помощью абордажной лестницы мы перелезли через фальшборт. Судя по табличке на мостике, это был «Корсунд» из Копенгагена. Несмотря на странный грибок и пятна мха, он все еще был красив: вздымающийся нос, изящно изогнутая корма. Надстройка представляла собой лабиринт из вышек и кранов, опутанных паутиной кабелей и воздушных опор. У него были две огромные дымовые трубы, длинная, красивая палубная рубка. Да, гордый и надежный на вид корабль.
Он оказался заброшен, хотя, как мы обнаружили, не пуст.
На главной палубе мы увидели большие почерневшие участки. Некоторые переборки при прикосновении крошились. Подозреваю, что судно подверглось выборочному воздействию какой-то сильной, таинственной жары. В палубной рубке мы нашли десятки мертвых тел. Многие вскрыли себе вены бритвами или повесились. Это было омерзительное, ужасное зрелище. На корабле царила атмосфера морга, разрытых могил и прозекторских комнат. Мы все ее почувствовали. В койках лежали сожженные дотла люди: они были превращены в шелушащиеся мумии всепоглощающей, направленной жарой, которая даже не опалила простыни или подушки. Некоторые из моих людей сразу начали шептаться о колдовстве и тому подобном, но мы с доктором Аспером не верим, что все это можно объяснить таким простым и уместным, но тревожным способом.
Капитана мы нашли в его каюте. Он сидел в кресле, запястья были перерезаны бритвой, которую он по-прежнему сжимал в руке. Но его лицо… перекошенная от ужаса маска и уставившиеся на нечто незримое для нас глаза. У меня было безумное предположение, что капитан убил себя, прежде чем то, что он увидел, до него добралось.