Мертвое царство

– Кружево Лериса Гарха занятно плести. Он интересный человек. Пламенный. Но не всесильный. Кто он таков, чтобы спорить с Владычицей Яви? Для того мало быть князем и сыном лесового. Извини, Ивель, но ты слишком им очарована. Позволь же мне.

Крики навей кружили около нас, и я уже видела их – мёртвых, вставших из своих могил, бестелесных и жутких, бледные кости да лохмотья, бывшие когда-то одеждой. Я зажмурилась, чтобы не видеть их боле – ладно уж, Владычица Яви, я усвоила урок: нельзя поднимать людей ворожбой, не стоит даже пытаться, не быть такому.

Ферн схватил меня за руку, сжал ладонь, и всё вдруг переменилось. Такого никогда не бывало прежде, когда мы дотрагивались друг до друга – быть может, в том были виновны нави, может – та глубинная, непостижимая ворожба этого существа, прикидывавшегося простым проповедником из Стезеля.

Вокруг нас словно рассыпались золотые искры: колкие, сверкающие, ослепительно-прекрасные, как сама любовь. Я будто бы искупалась и согрелась в них, и всё это – за какие-то мгновения. Ферн сжимал мои пальцы, и мне сделалось так хорошо и уютно, что даже вся злость и обида на наставника куда-то делись, словно тоже рассыпались.

– Что ты…

– А ты больше не пытаешься от меня убежать, – улыбнулся он. – Смотри.

Я послушно обернулась. Сперва и не заметила, что вои навей стихли, звучали теперь далеко-далеко, но теперь поняла это: и сами мертвецы будто истончились, как истёртое от старости полотно. Мне стало так легко, как давно уже не было.

– Ты прогнал их?

Ферн качнул головой.

– Ты прогнала их. Сама. Я всего лишь показал, что это возможно. Ты понимаешь меня, Ивель? Всё возможно. Если простая взбалмошная девица превратилась в Милосердную, то чего ей стоит исправить последствия своих ошибок?

Лошадиный топот и ржание всё стихали и стихали, зато золотые искры сыпали гуще, заключая нас с Ферном в какое-то странное подобие кокона. Выходит, это всё – всё – его рук дело?

– Ты знал, когда посылал меня на Перешеек. Знал всё до самого конца. Даже это. Я права?

– Права как никогда. – Он продолжал мягко, по-отечески улыбаться, как почти никогда не улыбался дома, в Стезеле. Эти золотые искры что-то делали со мной – я размякала, делалась непривычно расслабленной и уверенной в том, что всё будет хорошо, что мне удастся даже обойти соглашение с Владычицей Яви. – Я сплёл всё сам. Твой путь до Княжеств и твои неуклюжие попытки ворожить. Я посеял зёрна в твою голову и расстелил дорожку под ногами. Зёрна дали всходы, и ты сама поверила, что можешь возвращать жизни. Я послал царю проповедника, которому навязал идеи о новой вере. Идеи о том, что может встряхнуть, но затем – сплотить разобщённый народ Царства.

Мне бы злиться на него, но я не могла – всё из-за проклятых искр. Я дёрнула руку, но Ферн держал слишком крепко – словно приковал незримыми цепями.

– Ты жестоко поступил со мной, – упрекнула я. – Ты меня использовал. Разыграл и заставил заблудиться. Я думала, что хозяйка сама себе, что борюсь за себя и свою свободу, а оказалось, пляшу под твою дудку, как цирковая собачка на площади. Ты даже не извинишься, Ферн?

– Я просил прощения, Ивель. И снова прошу. Хотя не должен.

– Не должен? – Сквозь волшебную негу во мне пробилась ярость. – В самом деле ты так думаешь?

– Я ни перед кем не виноват. Я служу Золотому Отцу и Серебряной Матери. Я плету пути так, как просят Мать и Отец. Иначе воцарится хаос. Везде, Ивель, да такой, что твои навьи полчища покажутся высшим благом. За такое не извиняются. Это… выше любых извинений и важнее судеб отдельно взятых людей. Я ни с кем не разговаривал так честно, Ивель, и тебе стоит это ценить.

Я хотела ответить резко, уколоть больнее – хотя как можно уколоть не человека, а странное существо, прикидывавшееся твоим другом и лгавшее много лет? – но заглянула в его глаза: глубокие, печальные, неопределённого серо-болотного цвета. Только сейчас я поняла, что это никогда не были глаза человека. На миг я увидела там что-то такое, что не мог увидеть человек – я увидела вечность, начало и конец, свет и тьму, и меня накрыло страшным ощущением собственной беспомощности, незначительности. Я будто бы зависла между всем и ничем – песчинка в толще озёрной воды, слишком далёкая от дна и поверхности, слишком лёгкая, чтобы утонуть, но слишком тяжёлая, чтобы всплыть. Это было ужасно.

– Я так долго их плёл, – прошептал Господин Дорог почти сокрушённо. – Так старался, чтобы вышло ладно и красиво. Но теперь всё пошло крахом. Мне поведали, что нужно менять всё. Всё менять, Ивель. Всё не так. И я разорвал целую стопку кружев. Там было и твоё.

– Что мне теперь делать?

Я спросила это не у Господина Дорог, неведомого пастыря судеб, а у Ферна, у своего давнего друга. У человека, на которого всегда могла положиться. Мне было страшно, но я старалась изо всех сил: вглядывалась в тьму за плечами Ферна до боли в глазах, вслушивалась в ночную тишину, вдыхала так глубоко, что морозный воздух обжигал горло и грудь. Я цеплялась за всё, что было кругом настоящего – настоящего, без ворожбы и иллюзий.