Затем прыгнула на грудь существа. Я занесла нож для удара, сосредоточив всю свою силу в этом замахе. Удар. Я соскользнула с туловища, приземлилась под ним и посмотрела наверх.
Мой последний нож пронзил его челюсть как раз над двумя другими, торчащими из шеи.
Тля поднялась надо мной. Я увернулась от ее рта и выгнулась всем телом, чтобы дотянуться до одного из торчащих ножей.
Когда Барсук запрыгнул на спину мутанта, я закричала:
— Проклятье! Вы должны были бежать.
Тля дернулась назад, впечатала Барсука в дерево и вжала меня конечностями в утрамбованную грязь.
Пронзительный вопль вырвался из горла тли, и она рухнула на меня.
Через пару тяжелых вдохов я спихнула ее с себя. Томагавк торчал из ее затылка, лезвие погрузилось по самую рукоятку. Медноглазый хозяин топорика пригнулся в считанных дюймах от меня. На его лице застыло выражение обеспокоенности и нежности. Без хмурости его прекрасное лицо светилось.
— Ты в порядке? — спросил он.
Я поморгала сквозь грязь, залепившую мои глаза.
— Да, —
Джесси вытер кровь с моих щек и размазал ее по своему лицу.
— Wanunhecun[50]
. Я недооценил тебя, — затем он вытащил томагавк из черепа тли и ушел в лес.Все мое тело взбунтовалось против моего мысленного отказа последовать за ним, но я собрала свои ножи и справилась с этим влечением. Я все еще ему не доверяла.
Следующим утром я проснулась рядом с Барсуком, болтавшим о прошлой ночи. Тот же рассказ, под который я уснула. Очевидно, моя атака на паутину жизни не разбила ему сердце.
Я застонала и наградила его тяжелым взглядом, который невозможно было истолковать ошибочно.
— Как насчет охоты, ради которой мы пришли? — спросила я.
Наалниш смерил меня взглядом и сказал:
— Там в ущелье есть ручей. Мы посторожим, пока ты окунешься. Затем мы отправляемся обратно.
Я вытянула перед собой руки. Засохшая кровь и грязь оставили всего несколько пятнышек чистой кожи.
— Никакой охоты, — пробормотала я.
— В другой день, — морщины беспокойства расходились от его темных глаз.
Драка с тлей, должно быть, испортила охотничий настрой Наалниша.
— Ладно, — ответила я.
Потом я скребла свою кожу в холодной воде, пока мурашки на ней не стали красными и болезненными. Защита возвышающихся стен ущелья и мое доверие к Барсуку и Наалнишу обеспечили мне спокойствие по поводу собственной наготы. И все же ощущение, будто за мной наблюдают, лизало кожу разрядами электричества.
— Что значит wanunhecun? — отразился мой голос от стен ущелья.
Барсук ответил из-за угла:
— У Лакота нет слов извинений. После произошедшего по чьей-либо вине несчастного случая или совершенной ошибки можно сказать wanunhecun.
Я присела, в последний раз ополаскивая волосы. Я хотела бы игнорировать это влечение, но спящая нужда в моей утробе пробудилась. Та часть меня, что жаждала исцеления, хотела вновь услышать песню. Я хотела того, что у меня было с Джоэлом, а не просто сексуального облегчения. Я жаждала эмоциональной связи.
— Иви? — проревел Барсук. — Все в порядке?
— Уже иду, — я оделась и пристегнула ножи, захлопывая дверь перед мыслями о Джесси и его извинении.
На обратном пути братья остановились, чтобы отпраздновать нашу победу в сражении, исполнив медитативную песню Великой Тайне. Я улизнула, чтобы справить нужду, не торопясь, между красных и пурпурных цветов рододендрона.
Вдруг из плена пейзажа донесся шепот без голоса. Я развернулась, споткнувшись. Зов вошел в мою грудь и стал изводить мое нутро.
Я последовала за влекущей силой, позволяя ей направлять мои шаги. После недолгого пути я стояла перед стеной из голого песчаника[51]
. Жалкая лачужка примостилась в его тени. Воздух вокруг меня задрожал. Птица взлетела откуда-то справа от меня. Я подкралась ближе.Мрачная неподвижность обволакивала постройку. Стены, казалось, испускали зловещее предостережение, гудевшее внутри. И там, на залитом тьмой крыльце, появилась маленькая фигура. Глаза и выражение лица скрывались тенями. Тонкая рука вытянулась и помахала.
Мой пульс участился. Детское тельце изменило плотность, пребывая где-то между реальностью и нереальностью, становясь полупрозрачным, и уплыло сквозь открытый дверной проем.