— Лакота верят, что Великая Тайна имеет две половины. Иногда злая половина показывает нам больше, чем добрая, — его большой палец ласкал тыльную сторону моей ладони, поглаживая кожу между пальцами. — Я знаю, что у тебя были дети, — он сжал мои руки, когда я попыталась их отдернуть.
— Что? Откуда, Джесси? — я никогда не упоминала о них. Никогда.
— Ты спасешь ее, Иви. Она — твой путь.
Я вновь попыталась выдернуть свои руки, но его хватка усилилась.
Крики нимфы следовали за ветром, который смахнул волосы с моего лица и остудил щеки. Джесси продолжал держать мои руки, уверенность в его глазах объяснила мне то, чего не сказали слова. Я не просто так пришла в этот лес, к этому подножью горы, к этой хижине. Я не могла отрицать силу, приведшую меня сюда. Та же сила тянула меня на восток, к океану, и дальше.
Джесси прислонился своим лбом к моему, и тяжелое молчание укрыло нас. Наши дыхания сливались воедино. Разряд тока между нами вызывал желание привлечь его ближе. Я нуждалась в Джоэле в самом низменном, телесном плане.
Я разомкнула наши руки и встала с колен.
— Я готова уходить.
Он отпустил меня.
Надо мной парило лицо Дрона, его рука сжимала нож-кастет.
— Превосходна ли ты, Эвелин? — его акцент перекатывал на губах «п» как «б».
Я плюнула ему в лицо. Он высунул изо рта язык и слизал капли моей слюны. Затем Дрон повернул голову и вспорол ножом живот нимфы, привязанной рядом со мной. Сквозь фонтан крови он залез рукой в ее утробу, погружая ту по локоть. Вопли нимфы заполнили комнату.
Его плечи дернулись, и рука появилась вновь. С нее, удерживаемый за ножку, свешивался плод. Он вторил эхом крикам матери. Дрон зарычал на него, обнажая внушительные резцы, затем швырнул его через плечо.
Хруст костей о стену оборвал его крик новорожденного. Я подняла голову с поверхности, на которой лежала, обнажая собственные зубы. Очередной взмах стали, и голова нимфы глухо ударилась о пол.
Ониксовые глаза Дрона сверкнули, когда он слизал запекшуюся кровь с кинжала. Затем он причмокнул губами и промурлыкал:
— Если ты — без отпрыска грешника, Эвелин, то станешь моей королевой. Вместе мы населим мир избранными Аллаха. Моими избранными.
Сознание возвращалось ко мне танцем теней, пронзаемых всполохами света. Акичита вытер мое лицо мягкой дубленой шкурой.
— Это не видения, — сказала я охрипшим голосом. — Это кошмары.
— Время находит правду, — ответил он.
— Прошло шесть месяцев, Акичита, — шесть месяцев с моего столкновения с нимфой в хижине. И еще столько же с тех пор, как я покинула отцовский дом. За год загадка, являющаяся причиной моего выживания, моих мистических способностей и моих проклятых кошмаров, осталась неразгаданной.
Склонившаяся к земле красная ель прикрывала наше летнее место для ночевок, которое располагалось выше по горе. Охота на такой высоте редко бывала удачной. Но и тля встречалась реже.
Акичита рядом со мной пыхтел своей трубкой.
— Я расскажу тебе историю об овдовевшей женщине Лакота, — сказал он.
Я оперлась на локоть. Огонь потрескивал в каменном очаге, выплевывая искры на осенний бриз.
— Вдова Лакота, жившая во времена великого голода, заболела пневмонией. Когда она лежала и умирала, то усилила свой разум магией и вошла в мир духов, как бродячая душа.
Очередной клуб дыма вышел из его трубки.
— В первый день ее посетил ворон с крыльями синими как полночь. Из своих когтей он выронил листья креозотового куста[52]
. Во второй день он принес ей плевральный корень. На третий день он оставил полынь. На четвертый день ворон вернулся с пустыми лапами и нашел ее все еще больной. Он спросил у вдовы, сварила ли она его дары и выпила ли их с чаем. Она покачала головой, а затем испустила свой последний вдох.Мужчина на мгновение задумался и сказал:
— Проигнорированный дар есть дар бесполезный.