Мертвые канарейки не поют

Повернувшись к нему (и заметив торжествующую ухмылку на физиономии Льва Георгиевича), Рита спокойно произнесла:

– А если я останусь, то, стало быть, нет? Вы ведь и так уже все решили. Кстати, разрешите задать нескромный вопрос: вы тоже состоите в клубе по интересам, который возглавляет Лев Георгиевич?

Выйдя на порог корпуса юридического факультета, Рита с наслаждением вдохнула морозный воздух и подставила лицо колючим снежинкам.

Что же, было понятно, что Барковский не позволит ей получить диплом – он же при их последней встрече сказал, что они скоро встретятся, уже наверняка зная, что позаботится об ее отчислении.

Вот и встретились.

Ее персональный фильм ужасов продолжался.

Она заметила на стоянке знакомую фигуру: Гоша Барковский, крутясь около своего черного джипа, что-то говорил заливисто смеющейся светловолосой девице в модном полушубке.

Сталкиваться еще и с Барковским-сыном Рита не желала, поэтому быстро перешла дорогу в неположенном месте, рискуя быть сбитой, и углубилась в парк.

– Рита! – услышала она голос и убыстрила шаг.

Так и есть, заметил.

Она побежала, но молодой и здоровый Гоша быстро нагнал ее.

– Рита! – повторил он, хватая ее за рукав.

Девушка, вырвав его, заявила:

– Оставьте меня в покое! И ты, и твой отец. Ну да, вы нас раздавили. Уничтожили. Указали нам место у параши. Короли жизни – это вы. Так что, еще покуражиться тянет? А без этого никак нельзя?

Гоша, которому ее слова было явно неприятны, быстро произнес:

– Я слышал о твоей маме. Мне очень жаль…

– Жаль? – закричала срывающимся голосом Рита. – Жаль, это когда на трамвай не успел. А когда по заказу твоего отца изнасиловали мою маму, нанеся ей тяжелую черепно-мозговую травму, это уже не жаль. Когда моего отца запихнули в СИЗО и превратили в трясущегося старика, это не жаль. Когда меня из университета выкинули, это не жаль. Это…

Не довершив фразы, она развернулась и пошла прочь.

– Рита, клянусь, я не знал! – зачастил, нагоняя ее, Гоша.

Понизив тон, произнес:

– Да, мой отец монстр, это так. И я понимаю, что покрываю его деяния и даже помогаю ему. Мне противно, но… Но он мой отец!

– С чем тебя и поздравляю! – отрезала Рита и пошла дальше.

– Но что ты предлагаешь мне сделать? – крикнул Гоша. – Да, он творит ужасные вещи, но мне что, заявить на него в милицию?

Рита, развернувшись к нему, сказала:

– Отличная, кстати, мысль! Да, заявить! Да, в милицию! Что, слабо? Если тебе так жаль, то переступи через себя, дай показания на своего отца-монстра.

Гоша, понуро повесив голову, ничего не ответил.

Не ожидая от него реакции, Рита быстро зашагала по парку. Господи, ну отчего они преследуют ее, эти Барковские: то отец, то сын, то вместе, то порознь…

– Я не могу! – раздался голос молодого человека. – Понимаешь, я просто не могу.

В его тоне сквозило такое отчаяние, что Рита обернулась. Она заметила, что Гоша Барковский, этот красавец с изумрудными глазами, близок к истерике.

– Но почему? – спросила она тихо, приближаясь к нему. – Понимаю, он твой отец, но ведь ты сам знаешь, что он монстр. Его надо остановить. И легче всего это сделаешь ты. Тебе поверят, ты в курсе всех его злодеяний, знаешь, поди, каждую деталь, каждое имя…

Гоша, всхлипывая, затряс головой:

– Я… не могу! Понимаешь, не могу!

Вздохнув, Рита презрительно произнесла:

– Ну да, конечно, ты ведь тоже увяз в его делишках по уши. А если прижмут к ногтю папочку, то автоматически и ты тоже окажешься на скамье подсудимых. Что же, Гоша Барковский, живи со своим стариком, как и раньше жил. Сейте зло, калечьте души, терзайте тела, разрушайте жизни. Вы в этом очень преуспели! Ты и твой старик!

И, уже повернувшись к нему спиной, добавила:

– Об одном только прошу: оставьте нас в покое. Если в тебе осталось что-то человеческое, то повлияй на своего старика. Хотя о чем это я…

И пошла прочь.

Ее больше никто не задерживал.

В тот декабрьский день солнце, почти не показывавшееся на небосводе из-за серой мглистой дымки, закатилось за горизонт задолго до окончания рабочего дня. Все спешили по магазинам, покупая подарки и затовариваясь продуктами, так как до Нового года оставались считаные дни. Когда Рита вернулась домой, у подъезда ее кто-то окликнул.

– Эй, Рита, привет!

Девушка подпрыгнула так, что едва не полетела на покрытую снегом землю, потому что была уверена, что это некто, подосланный Барковским.

Хотя если кто-то явился для того, чтобы напасть на нее и изнасиловать или даже убить, он вряд ли стал бы ее окликать.

Рита обернулась и увидела невысокого молодого человека в пуховике и смешной, с разноцветными помпонами, шапке. Его узкое лицо с оттопыренными ушами показалось ей смутно знакомым.

– Ну, это же я, мать, Антон Громыко!

Ну конечно! Тип с оттопыренными ушами и фамилией бывшего советского министра иностранных дел, к которому не имел ни малейшего отношения, хотя важно намекал, что имеет, учился с ней в школе в параллельном классе, пытался навязаться в друзья и на выпускном шептал на ухо всякие непристойности.