Мертвые канарейки не поют

И обожал в отношении женщин обращение мать, а в отношении мужчин – паря, вне зависимости от возраста и социального положения.

– Сколько лет, сколько зим! – заявил Громыко, переминаясь с ноги на ногу.

– Три года и четыре зимы, – отрезала Рита, не видевшая бывшего однокашника со времен выпускного и не испытывающая ни малейшего желания возобновлять с ним знакомство.

Тем болеесейчас.

– Ты где бродила, мать? – явно не замечая ее ледяного тона, спросил Антон с глуповатой улыбкой. – Я тебя тут полдня жду, продрог весь! Чайком не угостишь?

Он откровенно набивался в гости, но только Антона Громыко ей не хватало.

– Чай закончился. Извини, но у меня сейчас нет времени. Слишком много свалилось в последнее время…

– Вот об этом я, собственно, мать, и хочу с тобой поговорить! – заявил тот. – Я ведь учусь на факультете журналистики и работаю на полставки в «Городском сплетнике»!

Гордое название «Городской сплетник» носила самая желтая, брехливая, помойная газетенка в городе, специализирующаяся на всякого рода чернухе, порнухе и эзотерической чертовщине.

Отделаться от Громыко было проще, пригласив его в гости, потому что он буквально пролез в квартиру Риты, несмотря на то, что она ясно дала ему понять, что общаться с ним не желает и говорить им, собственно, не о чем.

– Как это не о чем? – заявил ее бывший однокашник, в мгновение ока облазив шкафчики на кухне, отыскав чай, старые пряники и даже банку с черничным вареньем. – Вот, мать, а ты говоришь, что чая нет!

Пока Рита устало сидела на кухонном диванчике, позволяя Громыко прыгать по ее кухне, запускать руки в шкафчики и накрывать на стол, тот, надо отдать ему должное, почти из ничего сварганил неплохой сладкий стол.

– Ну вот, мать, так жить можно! – сказал он, прихлебывая из любимой чашки отца Риты.

– Возьми другую, – произнесла тихо девушка, – из нее обычно пьет мой отец…

– Ничего, я не против! – заявил Громыко, хватая очередной пряник и разгрызая его мелкими желтыми зубками. – Его ведь все равно нет дома, не так ли, мать?

Ну да, папа был в СИЗО. Рита подумала о том, что завтра – последний день для передачи продуктов, а она еще не закупилась.

А мама в палате интенсивной терапии областной больницы.

– В жизни все сводится к тому, чтобы из ничего сварганить жирную похлебку! – вещал тем временем ее незваный гость. – Ну, или в твоем случае чаек. Это – кредо газеты, в которой я имею честь работать! Ты ведь нас, мать, читаешь?

Рита отрицательно качнула головой, чувствуя, что от треска Антона у нее возникла головная боль.

– Ну ты, мать, даешь! Знаешь, какой у нас тираж?

– Не знаю и знать не хочу! – отрезала, вставая, девушка. – Извини, но я сказала, что у меня много дел и неприятности, которые я пытаюсь разрешить. Так что прошу тебя уйти.

Громыко, ничуть не впечатленный ее словами, разгрыз очередной пряник и заявил:

– Я же сказал, мать, что поэтому и навестил тебя. Понимаешь, по своим каналам разузнал, что ты пыталась покончить с собой. Потом твою матушку… ну, изнасиловали, и она в тяжелом состоянии лежит в больнице. А батя твой сидит в СИЗО. Это же полный мрак!

Да, мрак, как верно заметил ее незваный гость, полный, который напустил на нее заслуженный мракодел их города Лев Георгиевич Барковский.

– Благодарю за сочувствие, – заявила Рита, – но я в нем не нуждаюсь.

Антон Громыко заявил:

– А в деньгах нуждаешься? Я ведь заплачу тебе хорошо!

– За что? – спросила в недоумении Рита, и Антон торжествующе ответил:

– За то, что ты мне все расскажешь, а я сляпаю для нашей газеты сенсационную статью о том, как из-за наведенной на тебя порчи, ну, или проклятия, точный вариант я еще согласую с нашим главным редактором, вся жизнь вашей семьи пошла наперекосяк!

Рита поняла, что журналистик мерзкой газетенки желает использовать ее горе, дабы втюхать полное лжи повествование о ее несчастьях, разумеется, паранормального происхождения, своим недалеким читателям.

Она хотела было выставить его за порог, но ведь он предлагал деньги.

– Сколько? – спросила Рита, и Громыко назвал сумму.

Рита потребовала в два раза больше. Сошлись на надбавке к первоначальному предложению в сорок процентов.

– За такие деньжищи, мать, ты все в подробностях должна поведать! Чтобы у меня был материал для статьи. Всю правду и ничего, кроме правды!

– Что же, – сказала Рита, беря черствый пряник, – если ты хочешь правду и ничего, кроме правды, то ты ее получишь, паря!

И она рассказала, не утаив практически ни одной детали, за исключением уж слишком интимных или незначительных, хронику всего того ужаса, который случился с ней и с ее семьей за последние недели.

Закончив свое повествование, Рита взглянула на притихшего Громыко и, встав, произнесла:

– Делай с этим, что хочешь. Понимаю, печатать ты это не станешь, да тебе никто и не позволит. Впрочем, я даже сама не посоветую – Барковский тебя пришлепнет, как надоедливую муху. Так что пиши свою статью хоть о сглазе, хоть о порче, хоть о проклятии Бабы-яги, мне все равно. Ты хотел правду и ничего, кроме правды, и ты ее получил. А теперь гони деньги!