Мертвые мухи зла

Я не стал менять тайник, я его переделал. Важно было, чтобы при простукивании не было звука пустоты, полости. После школы я стал приносить песок с детской площадки — очень удобно, в портфеле. Учебников я, конечно же, в эти дни с собой не брал. Потом нашел доску и аккуратно, мучаясь и потея, обстрогал ее по размеру тайника. А в песке сделал нишу точно по размеру рукописи. Сложил все, проверил: глухо и монолитно. Самому Берии не придет в голову. Вместо клинышка ввинтил шуруп, он удерживал подоконник надежно. Правда, хлопот стало больше, зато я приготовился к любым неожиданностям.

Я часто смотрел на кольцо. Уля рассказала, что то был подарок мамы. В какой-то момент в маме вдруг вспыхнули признаки атавизма, и она купила два обручальных кольца. Конечно же, дело кончилось тем, что оба надели эти кольца всего на один вечер, затем признак буржуазности был навсегда спрятан в ящик стола. Когда же отец отправился в свой последний вояж — одно кольцо он взял с собою. Для финского унтер-офицера украшение на пальце — это обыкновенно. Может быть, и руководство посоветовало. Чуткое, умное, дальновидное…

Папа… А ведь в памяти не осталось почти ничего. Я вдруг поймал себя на ошеломляющей мысли: была жизнь, встречи с друзьями, книги, театр — в свободный вечер, если он вдруг выдавался, и вот — ни-че-го… Исчезли Фроловы — так, позвонили под Новый год, на Октябрьские; товарищи по работе, что непременно заглядывали на огонек, — перестали это делать. Может быть, все дело в Трифоновиче? Нет… Он уважаем, к нему хорошо относятся. Или Ульяна. Появилась всего один раз и по такому поводу, о котором лучше не вспоминать. Почему она не бывает у нас? Не приходит — хотя бы иногда? Она поступает так для нашей безопасности? Я понимаю это, но ведь если ЧК не добралась до нее в смертные годы — чего же бояться теперь?

Нет. Дело не в опасностях. Дело в другом. Когда был отец — он всех объединял, вокруг него всегда был целый хоровод и ведь независимо от того, что представлял папа самую жуткую систему: «Госужас»…

И вот — отца не стало. И все развалилось, будто никогда и не было. Это ведь несправедливо. Непонятно. Обидно.

…И я ловлю себя на мысли, что это — мама. Красивая, яркая даже женщина, на которую все смотрят, мечтают познакомиться. А те, что давно знакомы, — понимают: без отца мама, увы, ничто. Пустая бабёшка в крепдешиновом платье. Куколка. И все…

И мне горько от этих мыслей. И стыдно. Я не имею права копаться в душе собственной матери. Я не имею права судить ее. Но ведь сужу?

Отчим принес с работы «Анкету специального назначения на сотрудника НКВД» и торжественно выложил на стол. Первое, что бросилось в глаза: «По заполнении — совершенно секретно». Впечатляет…

До трех часов утра вывожу аккуратным почерком слова, составляющие «по заполнении» государственную тайну. Ко всем вопросам я готов, они понятны и отторжения не вызывают. Не служил в охранных структурах царского, Временного и Белых правительств, не сидел в тюрьме, и дело против меня пока еще никто не возбудил. У меня нет среди знакомых бывших офицеров и нэпманов, мои родственники — близкие и всякие другие (они тоже интересуют НКВД) — вполне порядочные люди и беспокоиться вроде бы не о чем. Но вот я натыкаюсь на следующее предложение: «Если с вами в одной квартире проживают лица, с которыми вы не состоите в родстве, — отметьте в анкете: пол, возраст, социальное происхождение и положение, степень или уровень вашего общения и кратко охарактеризуйте». И я понимаю: элегантно (с их точки зрения), ненавязчиво, но с меня требуют самый настоящий донос. Или другое: заранее зная всех, кто проживает в нашей квартире (ведь и папа покойный и отчим об этом наверняка упоминали в своих анкетах), потенциальный «работодатель» проверяет мою искренность перед «органами».

Утром задаю вопрос отчиму. Он долго молчит и смотрит на меня пустыми глазами.

— Да что же это такое! — вскидывается мама. — Что за мальчишество, Сергей?!

— Минуточку… — прерывает Трифонович. — Я что-то не понимаю… Ты поступаешь в Систему. Си-сте-му! Ты — в нее, а не она просится к тебе! Почувствовал разницу? Ну, так вот: на поле Системы есть свои правила игры. Ты ступил на поле — играй по правилам. Интеллигентские штучки у нас не проходят! Впрочем… У тебя еще есть время. Чувствуешь, что кишка тонка ступай на завод, в мастерскую, в институт — если тебя, конечно, примут. И не пудри никому мозги!

Он еще ни разу не разговаривал со мной так. Ни разу… Что ж, я понимаю: в чужой монастырь со своим уставом только дурак идет. Если же я сейчас начну доказывать безнравственность подобных вопросов — отчим рассмеется. Пустой разговор. Такие вопросы полезны и выгодны рабочему классу, если, конечно, товарищ Берия видел когда-нибудь хоть одного рабочего ближе чем метров на сто…