Мертвые мухи зла

Какая больница у нас рядом? Нет никакой. Вот, на Литейном есть, бывшая Мариинская, нового названия не знаю. Туда? Иду чугунным шагом, ноги чужие. Вот она, ваза со змеей. Больница. Дай бог, чтобы маму привезли сюда. Тогда я все узнаю. Двери, вхожу, стеклянная перегородка, справочное, наверное. На скамейке человек в форме. Голова на коленях, вид невероятный. А фигура знакомая. Отчим?

Поднимает голову. Глаза красные, по щекам — слезы. Цедит, не разжимая губ:

— Выкидыш. Не будет мальчика. Я, понимаешь, мечтал о мальчике. Понимаешь, нас мог объединить только мальчик. Твой брат. А теперь мы с тобой разойдемся, как в море корабли…

Глажу его по плечу.

— Мама жива. У вас еще будет ребенок. Главное — жива.

— Ты прав. Жива. Но детей не будет. Никогда. Доктор сказал. Ладно… Пойдем домой. Маму через два дня выпишут. Ты постарайся… Быть помягче, что ли? — Смотрит вопрошающе, мне хочется его обнять, приласкать, утешить. И я обнимаю, он ошеломлен, хлопает меня по спине — от растерянности, должно быть, я бормочу что-то невнятное, но он понимает. Ладно. Черно вокруг, но ведь мы — одна семья. Мы любим друг друга. И это главное.

…Пьем чай, без удовольствия, так, по необходимости.

— У нас — новый директор, он же учитель литературы. Я с ним сцепился, уж извини… — Перехожу на «ты», сам не знаю почему.

— Да… — кивает. — Да. Они там наткнулись на подробное сообщение… донос Кузовлевой и Федорчука. Правда, обоих уже нет, дело создать сложно, но они выкопали нечто о тетушке Анатолия Вячеславовича. Это из-за нее сыр-бор. Она некогда служила ремингтонисткой. Угадай — где? В Санкт-Петербургском охранном. Это все, Сергей. Забудь о них.

— А… директор?

— Тут проще. Отпустят. Только нигде он больше работать не будет. Дадут десять дней — дабы оставил Ленинград навсегда. Ты ведь знаешь его прошлое… Вот. Сработало.

Я прощаюсь и отправляюсь спать. Вернее — читать. Все равно не усну…