Мертвые мухи зла

Нужен Кудляков. А ведь странность: сколько работаем, а не удосужился узнать — где искать мил-друга, если что…

Он ведь оперативник. А у оперативника должно быть место, которое служит местом встреч. С теми, кто доносит. Жандармы, помнится, называли: «секретная агентура». Осведомительная и всякая-разная. А как узнать — где эта самая «явочная»?

Кто о ней, кроме Кудлякова, знает?

Председатель, вот кто! Лукоянов Федор Николаевич. Еще одна ошибка: надобно было представиться начальничку, как и положено культурному чекисту. Это Юровский сбил. И Татьяна. И Войков…

В «Американскую» помчался бегом. Поднялся в правое крыло на второй этаж, постучал. Голос послышался юношеский: «Да-да?»

Вошел. У окна молодой человек лет двадцати семи, бритый, в офицерской, тщательно отглаженной форме без погон, высокий, излишне худощавый. Лукоянов.

— Я — Ильюхин. От Дзержинского, из Москвы.

— Вы у нас две недели, а представляетесь только теперь? Ладно, какая нужда?

Объяснил. Лукоянов задумался:

— Явочная квартира — секрет особой важности. Вам Кудляков разрешил, если что? И вообще — откуда я знаю, зачем вам?

Еще раз объяснил.

— Срочное, говорите…

— Мне вам все до дырки выложить? — взъярился. — Вы знаете, от кого я и зачем.

Лукоянов молча написал что-то на листке, протянул.

— Это через две улицы, совсем рядом. Запомнили? Давайте…

Чиркнул зажигалкой, листок вспыхнул и исчез.

До указанного дома оставалось шагов сто, когда увидел, как из дверей выскользнула статная женщина в темном пальто и удалилась быстрым, но каким-то очень странным, мелким, что ли, шагом. Еще через мгновение появился Кудляков. Был он в рясе, с наперсным крестом, клобук держал в руке и, оглядевшись, уверенно надел.

— А ты артист… — ехидно заметил Ильюхин, хлопая «попа» по плечу.

— Ты? — не удивился Кудляков. — Что за нужда?

И тут словно молния ударила: баба эта… Мелкий шаг… Даже ж…й не вертела, как все они вертят.

— Игуменья? Из Спасо-Ефимьевского?

Торжество переполняло. Вот удача… И вообще: ай да я!

— Она… — Кудляков внимательно посмотрел. — А-а… Патроны, да? И что ты подумал?

Ильюхин растерялся.

— Как… что? Ты в уме? А что я должен был подумать? Что ты, в лучших жандармских традициях, говоришь одно, а делаешь — другое.

— В жандармских… — повторил усмешливо. — Держись за землю. Ты прав.

Ильюхину показалось, что теряет дар речи, а земля под ногами исполняет чечетку — палубное «Яблочко».

— Ты… ох…л? — глотал воздух и казалось, что не идет он в легкие.

— Сопляк… — с едва заметной улыбкой произнес Кудляков. — Тебе и вам всем еще только предстоит научиться азам нашего искусства. Ты знаешь, что такое «операция прикрытия»?

— А чего, чего прикрывать-то?! — злился Ильюхин. — Срам, что ли? Так мы не в бане! Ты телись, парень, а то ведь я нетерпеливый…

— Да просто все… — устало вздохнул. — Юровскому и им всем надобно и царя, и его семью, и его людей скомпрометировать, понял?

— Ском… чего? Осрамить? — вот ведь — дворяне! Экое слово неслыханное…

— Как бы… — улыбнулся Кудляков. — Если Юровский на что-нибудь «выйдет» — наткнется и на игуменью. А она работает «втемную». То есть искренне. И Юровский утрет нос…

— Так это ты подсказал Боткину, где граната?

— Неважно — кто. Важен результат.

— А… а жандармы?

— Я, милый, и есть жандарм. Ротмистр Отдельного корпуса, служащий Особого отдела Департамента полиции. Ты тут как-то по поводу интересов рассуждал…

И это знает, гад… А ведь это все было во сне. В мыслях. Вот ведь дельфин…

— Так вот: наши интересы в этой истории совпадают полностью. И хотя ты лично — чекист, а я — офицер Департамента…

— Нет больше твоего «департамента»! — завопил яростно. — Нет!

Кивнул согласно. Нет. Улыбнулся.

— А это важно? Ну? Будем трудиться? Или… сдашь меня?

Как же… Тебя «сдашь»… А то ты позволишь… Вон — рука в кармане, напряглась, там, поди, такой же браунинг, как и у Якова.

Кудляков (или как его там звали на самом деле) отрицательно покачал головой.

— Карман — обман, а револьвер — вот он… — И медленно-медленно почесал шею под затылком, а потом молниеносно выдернул из-за воротника маленький, черненький. Вороненое дуло уставилось Ильюхину прямо в глаз.

Понял: стрелять не станет. Глаза выдали. Когда до выстрела полсекунды — глаза другие. Мертвеют они на мгновение…

— Понял, я все понял! — покачал головой. — Смотрю на тебя и лишний раз удивляюсь: вы ведь такая сила… А мы вас — тю-тю?

— Против лома — другой лом. У нас были знания, умение, числа только не было.

— А Суворов сказал — не числом, а умением?

— Это на войне. У бунта толпы, жестокого и беспощадного, иные законы, товарищ Ильюхин… Работай с государем, с семьей. Не теряй времени.

— А… может, ты — порекомендуешь меня? — И, уловив в глазах холодный блеск, замахал руками: — Корабельная шутка, товарищ Кудляков. Ладно, последний вопрос: как на вашем языке птичьем называется все, что Юровский учиняет с… царем?

Кивнул, улыбнулся.