Мертвые мухи зла

— А… А не тайна — в чем смысл… Как бы — дела? — снова вступил глава семейства.

Они ни о чем не подозревали. Завораживающий голос Лукоянова и напористый — Зои уже убедили их, доказали, объяснили…

— От вас секреты! Никаких, — выкрикнул Лукоянов. — Дело в том, что газеты и журналы в Европе и Америке пытаются оболгать молодую советвласть, которая пока еще никому не сделала зла — кроме, конечно, истинных своих врагов. Пишут, говорят, рассказывают, что Романовых, всех, детей и женщин в том числе — расстреляли, убили, закопали! И мы решили: инсценируем расстрел — с вами, конечно, потому что настоящим Романовым такое предложить нельзя, они не поймут, воспитание не то, а потом… — глаза Лукоянова засияли неземным светом, — а потом мы покажем это «кино» на западе. Мы поспособствуем тому, чтобы эту пленку, ну, не эту, конечно, которую вы сейчас видели, а другую, которую нам еще предстоит создать, как бы похитили, украли агенты мирового империализма и радостно доставили на Запад! Вот, мол, какие изуверы и звери эти большевики! И когда идиоты и капиталистические враги насладятся — мы им предъявим живых Романовых! Это будет крупнейшая победа советвласти в идеологической схватке с империализмом! Ну как? — Лукоянов обвел присутствующих гордым взглядом.

— Н-да… — пожевал губами глава семейства. Вид у него был крайне ошеломленный. — Задумано как бы и здорово, но как же мы просто так? От фонаря, что ли?

Теперь все ясно. Ясно, и Бог нам всем судья. Потому что такой подробный, до живота и пяток, рассказ о предстоящем свидетельствует о самом страшном: в живых не останется ни единого человека! Кто ж допустит, чтобы мальчик этот потом в своем классе распространял ужасающие «небылицы» о правительстве рабочих и крестьян? А сгорят они, дурачки, на самом простом. Купеческом. Ох, Зоя-Зоя… Если это ты, медноволосая, нашла и привлекла к сотрудничеству этих несчастных — ты умна до облаков и выше, много выше…

— Значит, так… — начала Зоя, раскладывая на столе замшевые объемистые мешочки. — В каждом — по пятьсот золотых десяток царской чеканки. Это рабоче-крестьянская власть выделяет каждому из вас за помощь. Двести пятьдесят отсчитаете прямо сейчас и возьмете с собою, а остальные после съемки сюжета, я хотела сказать — того, о чем рассказал товарищ. Согласны?

Семейство стало переглядываться, шептаться, наконец глава поднялся со стула.

— Мы согласны. А что такое «сюжет», дамочка, мы с пониманием-с. Романы и мы читаем, да…

Когда вышли на Главный проспект, Лукоянов спросил:

— Ну как?

— Ловко… — мрачно отозвался Ильюхин. — Золото, половина, все равно никуда не денется, а вторую половину вы ведь им не отдадите?

— Это… почему? — помрачнел Лукоянов.

— Это потому, что некому будет…

Лукоянов посмотрел растерянно:

— Допёр? А я тебя салагой считал. Ладно. Жизнь для того и дана, чтобы непрестанно наматывать на ус. Только — нишкни.

— Нишкну. А… совесть?

— Каждому из нас… Или почти каждому придется жить со всем этим до самой смерти… — вздохнул Лукоянов.

— Верно. Только одним — долго-долго, а другим…

Лукоянов встрепенулся:

— Ты… это о чем?

Молча махнул рукой.

Разошлись…

Вечером все рассказал Кудлякову. Тот выслушал с мрачным лицом, молча. Ильюхин удивился:

— Ну? Мнение твое? Я жду?

Взглянул пустыми глазами:

— Ильюхин, я готов умереть за них — и умру. А ты?

— Не… знаю… — растерялся. — Думаешь, всех, кто участвовал? Да?

— А ты как думаешь? Ты ведь уже начал соображать. Вот и притри к носу.

— А Лукоянова? — спросил ошеломленно.

— Ну, Федор уверен, что ему ничего не грозит.

— А… рыжая? Она как?

— Она — представитель Центра. Она и скомандует, если что…

Ильюхин почесал голову.

— Она, понимаешь, очень меня… домогается. А если я… как бы отдамся ей? Неужто и тогда меня… А?

— Наивный ты парень. И тогда. Потому что утехи — это департамент прикроватный, а все остальное — служебный. Ладно. Разошлись. И будь начеку. Если встретишь Баскакова и Острожского — предупреди. Их роль сыграна, и Юровскому они больше не нужны.

— Так они… — напрягся Ильюхин.

— Мы согласились «помочь» Дзержинскому, потому что поверили: он их хочет обменять на послабления по Брестскому миру. Это давало нам шанс, понимаешь?

— Спасти…

— Спасти. Увы… — Кудляков перекрестился.

Кудляков ошибся. Юровский вызвал Баскакова и Острожского на встречу. Она состоялась на явочной квартире Юровского, эта квартира принадлежала врачу-гинекологу и располагалась неподалеку от Первой женской гимназии на Вознесенском проспекте, в двухэтажном собственном доме доктора. Работа с агентами была сладкой утехой Якова Михайловича, он просто обожал за чашкой-другой крепкого чая выслушать все, что готов был сообщить «засланец», а потом — и это было главным, решительно главным! — долго и нудно, до запятых и точек с запятыми втолковывать «связи», что и как и где сказать, что сделать или не сделать.

С офицерами привычке своей не изменил. Усадил за стол, доктор принес на подносе стаканы в серебряных подстаканниках и, произнеся жеманно: «Кушайте на здоровье!», — не спеша удалился.