Мертвые не плачут

Его исчезнувший брат, оборвавший тонкую нитку, хоть как-то, хоть мнимо связывающую давно по судьбе раздвоившихся, разделившихся братьев, вдруг снова возник в его, Пастуха, жизни.

Нет, не возник. Явился ему!

Чтоб Пастух его убил. Пусть и рукой Мальчика…

Если бы он мог вернуть все назад!

Если бы…

В старых книгах писано: круг замкнулся…

Время шло быстро, торопило, гнало.

А пистолет был его, Пастуха. Он хранился в кобуре в дорожной сумке, которую Пастух таскал из машины в очередную съемную квартиру, а потом обратно в машину. То есть вроде бы не оставлял ее и ее содержимое без пригляда.

И опять ошибся. Не досмотрел.

Он, пистолет, ни разу не выстрелил за все долгое путешествие Пастуха от Столицы до Наукограда. Он и прежде-то не часто стрелял. Разве что в тире. Работка у Пастуха в последнее время была… как бы сказать… не только и не просто огнестрельная, вот как. Головой думать требовалось.

Отказала голова. Прямо на финише. Не исключено – снесут…

Или самому это сделать?

Не выход…

А Королева осталась жить.

Придуманная Пастухом случайная смерть Королевы уже не состоится. Поезд ушел. Пастух не выполнил задание Наставника.

Он вышел из дома Королевы и неторопливо пошел по дороге к лесу. Мимо недостроенного коттеджа, где у них с Мальчиком был наблюдательный пункт. Где они рядком на фанерке спали.

Похоже, что Мальчика он больше не увидит. Тот сделал свое дело. Какое только? Отомстил за отца? Кто из казненных его отец? И какой, к черту, отец, если парень детдомовский? Он же рассказывал… Или врал?.. Или это звоночек из каких-то прошлых дел Пастуха?..

Он сказал, что написал.

Где?

Да скорей всего на съемной квартире, куда хочешь не хочешь, а вернуться придется. Вещи забрать. Записку прочесть…

А сзади, откуда-то издалека, выли милицейские сирены, целых три, как слышал Пастух, а еще доносились крики какие-то, вроде даже как с места происшествия…

Проснулись.

Крепкий, однако, сон у людей!

Машина стояла там, где оставили. Мальчика не было. Пастух его и не ждал. Мальчик – очень умный. Его теперь хрен найдешь в Большой Стране. Пастух один в Столицу поедет. Отвык? Не без того. Привыкнуть просто. Если дальше в его жизни ничего не изменится.

А может…

Доехал до квартиры, поднялся на этаж, вошел. Все было, как оставили. Даже посуда, не помытая после завтрака, в раковине сложена. Хозяйка помоет. Ей вперед заплачено.

На сумке и впрямь лежал двойной, вырванный из тетрадки листок и исписанный беглым, быстрым, не очень детским почерком.

Пастух прочел.

«Вот и все, Пастух, – так начиналось письмо. – Если ты читаешь это письмо, значит нам дальше не по пути. Ты – хороший мужик, Пастух, только судьба у тебя говенная. А ты, взрослый дурачок, лелеешь ее. К чему? Сейчас ты убиваешь. Завтра ты станешь лишним, и тебя убьют. Другой Пастух. Он уже наверняка где-то пристреливается. Как ты говоришь: работа такая…

Я привык к тебе, Пастух. Ты вообще-то хороший и добрый. С тобой надежно. Если, конечно, завтра тебе меня не закажут. А ведь могут, а, Пастух?..

Поэтому я исчезаю. Как умел – отомстил тебе за моего отца, которого ты убил. Помнишь Мэра из Города-на-Реке? Ты его убил и сжег. Аккуратно, точно, без следов. Как ты умеешь. А я тебя видел в тот вечер. Как ты из нашего дома уходил. Я еще не знал, что ты убил отца. Еще и пожар не разгорелся…

Но я тебя все-таки нашел. Высчитал. Как? Не скажу. Вот высчитал – и точка. Думай. Ты же стратег плюс тактик, ты же умный. А не сумеешь, так и оставайся в неведении. И знай, что есть кто-то, кто тебя однажды обыграл.

Я вообще-то сначала хотел убить тебя. Но потом понял, что это глупо. Ты умрешь – и все. А так ты жив. И я жив.

Будем живы – может, и встретимся. Один на один.

Поэтому не прощаюсь.

Да и песенка – за мной: ведь обещал…

Да, кстати: письмо ты сожги. Зачем следы оставлять? Для этого память есть».

Подписи не было. Да и зачем она?

Сделал, как посоветовали. Пошел в кухню, чиркнул спичкой, смотрел, как горит бумага. Собрал в ладонь пепел, открыл окно, выпустил его наружу – в ночь.

Ночью – самая езда. Один за рулем, один на дороге…

А наемная квартирка в любимой Столице ждет себе Пастуха. Для того и снял – надолго. Любопытно: сколько ему в ней жить придется? Пока не решат, что с ним дальше будет.

Что-то будет.

Песенка вот обещана…

Славно было бы послушать.

А зачем? Послушать – значит встретиться. Значит – выбор. Значит – действия. А у Пастуха нет никакого желания выбирать и действовать. Это как в детстве в кино: фильм закончился, а пленка еще движется, что-то черно-белое мелькает на экране, сшитом из пары простыней, что-то щелкает, трещит. И сразу – темнота.

Жизнь продолжается, как ни смешно.

А брата больше нет…

Эпилог

– Откуда он вообще взялся, этот Мальчик?..

Наставник стоял спиной к окну, опершись тощей задницей о грязно-белый подоконник. За окном имел место все тот же блеклый городской пейзаж, и лето все еще сопротивлялось осени, держало тепло…

Будто и не уезжал из Столицы Пастух.

– Ниоткуда, – честно ответил Пастух. – Я ехал, он голосовал…

– И ты пожалел сиротку, да?

– Пожалел.

– А с чего ты такой добрый? Ты ж на задании. Какие, к черту, попутчики?