Мертвые пианисты

Хотя на самом деле примерно представляла. Видимо, разговор должен пойти о провале на конкурсе: ведь это из-за него Надю отправили сюда.

Тамара Вадимовна снова кашлянула.

— Твоя бабушка сказала, что у тебя сложности с окружающим миром. Еще она мне поведала о твоей особенности. И мы попытаемся разобраться, что именно тебя тревожит и как тебе помочь.

Голос у Тамары Вадимовны был сладкий, карамельный, и покашливание в начале фраз — прямо как раскрывающийся с шуршанием фантик.

— Скажи мне, Надежда, у тебя есть хобби? Я слышала, ты играешь на пианино?

Надя кивнула.

— И тебе нравится играть?

Надя кивнула снова.

— Очень хорошо. А как у тебя дела в школе? Как учеба?

Учеба давалась не очень легко. То, что касалось запоминания, проблем не вызывало. Надя без труда копировала памятью целые страницы из учебников — слово в слово. Но когда дело доходило до умственной обработки прочитанного, до рассуждений и заключений, все Надины мысли упирались в гладкую белую стенку. Прилипали к ней и так и висели — растерянно, бесцельно, безвольно, — пока не сползали в сон.

Надя сидела перед Тамарой Вадимовной, смотрела на кончик своего левого сапога и думала о белой стенке. Просто думала. Потому что рассказать о ней вслух казалось непосильной задачей.

— Нормально, — ответила она.

— Да? А бабушка мне сказала, что у тебя очень средние оценки. А могли бы быть отличными, стань ты чуточку повнимательней и поусердней.

Это частично было правдой. Надины оценки действительно ухудшались по мере усложнения школьного материала. Ослабевали четверки, все чаще расступаясь перед тройками. Но дело было не в усердии. Дело было в белой стенке.

— Да, бабушка так считает.

— Ну а ты сама как считаешь?

— Не знаю. Возможно, бабушка права. Бабушка часто права.

Наступила пауза. Затем снова прошуршал фантик, и покатилась сладкая карамельная волна.

— Хорошо, допустим. А скажи, Надежда, у тебя есть в школе друзья? Ты общаешься с ребятами?

С ребятами Надя не общалась.

Одноклассники по-прежнему не замечали Надю. Проходили мимо, не оборачиваясь. Не смеялись над ней, не задирали, не звали в игры, не приглашали на дни рождения. Впрочем, некоторые, узнав о Надином музыкальном таланте, стали поглядывать на нее с любопытством. Но интерес очень быстро прошел.

— Нет, — ответила Надя.

— Почему?

Надя посмотрела в окно. Ноябрьское солнце едва пробивалось сквозь облака и казалось тусклым пыльным шаром — забытым, заброшенным на антресоли. Как в программе «Раритет». Но придет время, и его оттуда достанут.

— Я не знаю. Со мной не хотят дружить.

— А сама ты хочешь дружить?

— Я не знаю.

Надя правда не знала. Никогда об этом не задумывалась. И теперь этот неожиданный вопрос маленькой червоточиной заныл глубоко внутри.

— Понятно. А скажи… возможно, у тебя есть какие-нибудь воображаемые друзья?

Воображаемых друзей тоже не было. Был, конечно, воображаемый девятый «Б» класс. Двадцать семь человек (после ухода Сотниковой Алины). Но они не являлись Надиными друзьями. Они вообще никак к Наде не относились.

— Нет…

— Ты уверена?

Надя кивнула, опустив глаза на вытекающую из-под сапог лужицу слякотного сиропа.

— Вот что, Надежда…

Боковым зрением Надя заметила, что Тамара Вадимовна подвигает к ней лист бумаги и пачку цветных карандашей.

— Нарисуй мне, пожалуйста, несуществующего человека.

Это было странно. Как можно нарисовать того, кто не существует? Впрочем, к примеру, девушка в черном берете, скорее всего, умерла и, значит, уже не существует. Можно было нарисовать ее. Но Надя не помнила черт ее лица. Да и не умела рисовать, всегда получала слабые жалостливые тройки на уроках ИЗО.

Тамара Вадимовна смотрела с ожиданием и вязкой тягучей иронией. Будто она знала какой-то сокровенный Надин секрет. Будто предвидела то, что должно произойти.

Надя мазнула по ней взглядом и уставилась в сторону, на полку с книгами. У второй книги справа немного отклеился корешок.

— Я плохо рисую.

— Это не страшно, Надежда. Нарисуй, как умеешь.

Надя положила руку на пачку карандашей, но тут же отдернула. Нет, рисовать девушку в черном берете она не станет. Ведь девушка была голой. А Надя с тех пор уже поняла, что быть голым неприлично. Потому что бабушка как-то обвинила дядю Олега в том, что он смотрит «неприличные картинки». И значит, если Надя изобразит ту девушку, ее рисунок тоже будет неприличным. И Тамара Вадимовна все расскажет бабушке.

Лучше нарисовать кого-нибудь из девятого «Б» класса. Они ведь тоже не существуют. Хотя, с другой стороны, существуют — в Надином воображении. Но Надя не знала, считается это или нет. А Тамара Вадимовна смотрела все пристальнее, все ироничнее. Нужно было что-то решать.

И Надя решила нарисовать Виталика Щукина. По крайней мере он живет не в реальном мире, и поэтому его портрет может быть засчитан. К тому же он всегда одет. То есть, наверное, не всегда: надо полагать, в какие-то моменты на нем нет ничего. Но Надя никогда его таким не видела. В Надиной голове он всегда сидит за партой в сером школьном костюме.