Мертвые пианисты

Надя так устала от скучного голоса Вероники и от обсуждения классных проблем, что едва могла воспринимать обращенные к ней упреки. Бабушкины слова доходили до сознания неравномерно, словно пульсирующими кровяными толчками. Наде очень хотелось поскорее уйти в комнату, вдеть в уши наушники и включить Брамса. А бабушка все говорила, все выплескивала хаотичные фонтанчики ярко-алой вербальной крови. Словесно-артериальное кровотечение.

— Вот Вероника. Хорошая девочка, умная, серьезная. Рассуждает по-взрослому. Уже сейчас задумывается, куда поступать после школы. Пришла к тебе в гости — а ты молчишь как рыба. Смотришь в сторону. Так неприлично просто, Надюш. Подружилась бы с ней!

Надя не отвечала. Дружить с Вероникой Зябликовой не было ни малейшего желания.

Бабушка вздыхала, хваталась за сердце. И Надино одиночество продолжалось.

Все изменилось в седьмом классе, когда двоечник Женя Сухарев украл из учительской и сжег классный журнал.

Разумеется, без скандала не обошлось. Поднялся вопрос об отчислении Жени Сухарева из школы. А Надиному классу объявили, что придется пересдавать все самостоятельные и контрольные с начала четверти. По всем предметам, кроме русского и литературы: бабушка записывала оценки в отдельную тетрадь.

— Что за хрень вообще, я на прошлой неделе с трудом получила четверку по географии, — возмущалась на классном собрании Ксюша Лебедева. — Вообще, можно сказать, чудом! И чё теперь?

— Тихо, Лебедева! — лязгнула бабушка. — Будешь пересдавать свою четверку.

— Так я не сдам во второй раз!

— И съебешь из школы вслед за Сухарем, — негромко добавил с четвертой парты прыщавый Антон Уваров и залился гиеньим смехом.

Слушая его смех, Надя непроизвольно вспоминала английский сериал «Рассказы о животных».

— Заткнись, даун прыщавый, — нарочито ласково сказала Ксюша и снова повернулась к бабушке: — Не, ну нормально, а? И чё, лабораторную по биологии тоже? И отжиматься опять на время?

— Да, опять. Скажите спасибо Сухареву.

— А мы-то почему из-за него должны страдать?

— Потому что оценки нужно восстановить, вот почему. А значит, придется пострадать. Другого выхода у нас нет. Все, тема закрыта.

Но другой выход был. Четыре дня назад, когда бабушка разбирала тетради в учительской, Надя сидела рядом. Листала классный журнал — еще не тронутый огнем. И запомнила все оценки. Всех учеников, по всем предметам. Точнее, они как-то запомнились сами собой. Раскрасились в Надиной голове, обросли рельефом, пейзажами, переплелись с фамилиями. И сейчас, снова сидя в учительской, на том же месте, Надя понимает, что может помочь Ксюше Лебедевой и остальным одноклассникам избежать «страданий».

— Ну вот что прикажете делать, Светочка? — непривычно вялым, словно озябшим голосом говорит бабушка. — У меня уже голова кругом идет от этой истории.

— Да уж, представляю… — тянет из своего угла географичка Светлана Яковлевна. — Ко мне сегодня ваша Лебедева подходила… Спрашивала, помню ли я, что она на прошлой неделе получила четверку. Ну, конечно, помню, такое случается раз в год…

— Мне эта Лебедева вот уже где! — бабушка резким движением подносит ладонь к горлу. — По мне — так пусть заново все учит и пересдает. Может, хоть что-то в голове останется. Хоть какая-то будет польза от всей этой катавасии.

— Вам, конечно, виднее, вы их классный руководитель… Но, честно говоря, как представлю, что нужно все у них заново принимать… Четверть-то к концу подходит, много всего накопилось. Я вот и думаю: оценки-то я более или менее помню. Примерно, конечно. Но все же… Проставлю, может, так — без пересдачи. Что забуду — ребята сами подскажут.

— Ой, Светочка, ну это не разговор. Ну что значит «примерно»? В вашем возрасте еще можно рассчитывать на память, но я бы не стала. А уж спрашивать этих оболтусов — последнее дело. Наврут с три короба.

— Наверное, вы правы… И когда мы уже наконец, как все нормальные школы, перейдем на электронный журнал? Будто в прошлом веке живем…

— О чем вы говорите, Светочка, какой еще электронный журнал? Все эти ваши нововведения… Можно и без всяких электронных журналов прекрасно обойтись, если воспитывать нормальных, порядочных учеников, которые не воруют документы из учительской. Украсть и сжечь журнал — это же уму непостижимо! И дневники надо нормально вести. А то, кроме меня, никто в дневник им с пятого класса оценки не ставит. Только так, изредка. И вы, Светочка, тоже. Уж извините. Вот, пожалуйста, результат. Могли бы по дневникам восстановить — но нет.

Надя думает о Ксюше Лебедевой. У Ксюши глаза похожи на чуть-чуть недоспелые желуди. Надя, когда смотрит на нее, всегда вспоминает сентябрьский сквер рядом с папиным домом. Вспоминает, как подошвы скользили по гладким желудевым бочкам, как раздавалось сквозь затихшую музыку легкое похрустывание. И вдруг Надя видит внутри себя, как кто-то наступает на Ксюшины желудевые глаза и они с хрустом разламываются.

— Я помню все оценки, — говорит скованная внезапным холодом Надя.

Бабушка и географичка тут же к ней поворачиваются. На две секунды замирают.

— Что, Надюша?

— Я помню все оценки. Точно. Не примерно.