Месма

— Да помилуй, кормилица, не гневайся, родимая! — искренне взмолилась она. — Хочешь, на коленях пред тобой стоять буду как пред иконой! Как же не помнить, чем я тебе обязана! Да я за тебя… — Пелагея не могла найти нужных слов в своем скудном словарном запасе. — Я за тебя кого хошь насмерть забью! Только слово скажи — удавлю любого, даже не пикнет у меня! Только не сердись! А разговор мой не нравится, так молчать стану, рта не раскрою без твоего дозволения!

— Вот так-то лучше! — удовлетворенно заметила Августа. — Так уже лучше. Эх, Пелагея, силища у тебя и впрямь такова, что на четверых крепких мужиков хватит, а вот ума менее, чем у младенца невинного! Обделил-таки умишком тебя Господь, ох, как обделил! А потому следует тебе пасть свою на запоре держать! И ты вот истину сказала: говорить по дозволению моему тебе пристало, чтоб от греха подальше было! Поняла?

— Поняла, благодетельница, поняла! — смиренно ответила Пелагея.

— А коли поняла, бери вон таз, налей в него воды-то мыльной, да на лестницу ступай! Кровь там наверняка осталась, набрызги на стенах, да на ступенях. Пока свежая еще, стереть, да вымыть надо! Паренек-то вроде худой попался, а кровищи с него, как с борова, натекло! Все брыкался да дергался, сердечный, никак умирать не хотел…

— Хотел не хотел, а вот пришлось! — удовлетворенно ощерилась Пелагея. — Ничего не поделаешь, Господь так судил, да видать — доля его такая… Хоть и худой уж больно парнишка-то был — ан, глядишь, недели на полторы нам мясца хватит!

Она забрала с кухни таз, налила в него воды, в которой перед тем мылся Тимка, и, забравши щетку и тряпку, отправилась убирать лестницу.

Город Краснооктябрьск, 1972 год, июль.

Влад поднял голову от разложенных на столе листков и посмотрел в окно. Светало, и на ветвях деревьев весело щебетали птички, приветствуя поднимающееся солнце… Тишина и покой. Мир и безмятежность… Тем чудовищнее представлялось ему то, о чем он только что прочитал. Вот так «записочки»! Краеведческий музей такие воспоминания никак не примет! Да и сам Влад, много слышавший и читавший о минувшей войне, просмотревший о ней немало фильмов, никогда ничего подобного не встречал. Да, он знал, что в тылу было тяжко, что работали на износ, что малые дети стояли у станков, заменив ушедших на фронт отцов и старших братьев, что голодали, умирали… обо всем этом много писали, рассказывали, показывали. Но чтобы творили такое! Да еще женщины! для Влада это было поистине ошеломляющим откровением.

Однако — не выдумал же это старый краснооктябрьский фотограф! разве такое выдумаешь… Тем более, что и сам он, оказывается, был замешан в этих дьявольских преступлениях! Видимо, незадолго до смерти старик решил-таки написать нечто вроде исповеди, дабы облегчить свою черную душу! Понятно теперь, почему он закопал свои жуткие воспоминания в подвале собственного дома! Видимо, все-таки хотел, чтобы люди узнали правду о том, что в этом доме происходило! Только узнали потом уже, когда его самого на свете не будет.

А Самсониха велела эти бумаги сжечь, не читая. Может, это правильно? Нужна ли потомкам вот такая правда?

Влад все же решил не заморачиваться. Его цель совсем другая. Ему надо спасти Галю. Для ее спасения надо эти записки сжечь. И он их сожжет. Поможет это Гале, или не поможет — как знать! Это уже остается на совести ведуньи…

А ему, видимо, стоит подумать о том, где найти молитвенник. Ведь он должен не просто сжечь эти бумаги на могиле женщины по имени Августа. В процессе сожжения оных он должен еще читать молитву под названием «Да воскреснет Бог…» Но вот — где ее взять? Та еще проблема…

Но пока Владу было необходимо выспаться. И хотя чтение, которое он себе устроил на сон грядущий, едва ли располагало к безмятежному отдыху, усталость он ощущал неимоверную, хотя совсем недавно ему казалось, что он достаточно бодр. Оказалось, что бодрость после душа была не более, чем иллюзией, и отдых ему крайне необходим. А потому Влад торопливо сложил листы в стопку и засунул их обратно в коробку. Больше он их доставать не станет.

Влад торопливо помыл руки, разделся и улегся в постель. Утомление взяло свое, и он быстро заснул.

Он собирался проснуться часа через два-три, однако сон, похожий на глубокий обморок, навалился на него и не отпускал несколько часов. Влад безбожно проспал и завтрак, и обед, и пробудился только к вечеру. Он стремительно отбросил одеяло и сел на постели. Часы показывали начало шестого. Выходило, что он проспал все утро и почти целый день.

«Надо было завести будильник, — с досадой подумал Влад. — Я ведь в этот маленький городишко не отсыпаться приехал.»

Умываясь и одеваясь, Влад с еще большей досадой подумал о том, что времени сегодня у него осталось лишь на поиски молитвенника. На кладбище он сегодня никак не попадет. Ведь нужную могилу ему предстояло еще найти, и поиски ее устраивать надо было, естественно, при свете дня.

Наскоро перекусив в гостиничном буфете, Влад отправился в город.