Месма

— А разве можно считать как-то по-другому? — негодующе воскликнул Влад. — Пусть у нас Новый Завет рассматривается лишь как сборник религиозных текстов, зачастую нелогичных и малопонятных, которые так любят критиковать наши доморощенные философы-атеисты. Но для финнов, например, это — священная литература. Кто же дал право этому залетному придурку выбрасывать в помойку книги, близкие и дорогие каждому финну? Да за такие фокусы всю компанию могли попросту выселить из гостиницы, а то и в полицию сдать! И между прочим, это было бы логично. За дикарское поведение и злостное хулиганство полагается наказывать. Ну не положено нашим людям читать Евангелие — так оставьте его в покое! Пусть так и лежит в ящике стола! Как же можно его выбрасывать! В конце концов — это же книга!..

Влад понял, что слишком увлекся и смущенно пробормотал:

- Извините… если что сказал не так.

- Да нет, молодой человек, — отозвалась женщина, — извиняться не за что, тем более, что я полностью согласна с вами. Вот таких людей у нас выпускают за границу… К сожалению. Нам мало своей идеологической зашоренности, нам еще нужно учить других, как правильно жить и какие ценности признавать, а какие нет. Хамство и мракобесие, возведенное в ранг идеологической политики. Лично мне никогда такого не понять… Да я и понимать не хочу.

Она взглянула на записи Влада и спросила:

— Так вы закончили?

— Да, — бодро отвечал молодой человек, — я закончил и могу идти. Еще раз большое спасибо.

- Пожалуйста. Рада была помочь. Пусть эта молитва принесет вам удачу…

Влад вышел из магазина и направился обратно в сторону гостиницы.

С молитвой все получилось на удивление удачно — проблема решилась быстро и легко. Он только слегка удивился — почему заведующая не спросила его, а зачем, собственно, понадобилась современному студенту какая-то древняя христианская молитва? Впрочем, по некоторому размышлению Влад понял, что удивляться нечему. Заведующая оказалась не просто тактичной женщиной. Она явно решила, что если парню потребовалась молитва, значит, есть на то причина, и это дело сугубо личного свойства, не терпящее постороннего вмешательства, пусть даже из самых благих побуждений…

Он вернулся в гостиницу аккурат к ужину. После принятия пищи поднялся в номер и присел в кресло, машинально включив телевизор. Однако вскоре заметил, что совершенно не воспринимает ничего из того, что происходит на экране. Мысли его то и дело возвращались к прочитанному накануне — к жутким воспоминаниям заурядного городского фотографа. Все, о чем Влад успел прочитать, вставало перед ним с такой ужасающей ясностью, как будто бы он сам присутствовал в том страшном доме, в далеком и сумрачном 42-ом году… Словно перед ним внезапно открылась какая-то таинственная дверь, и он вышел через эту дверь прямиком в то голодное и ужасное время, шагнув в беспросветную Тьму, где обитают жуткие чудовища…

Стоило Владу прикрыть веки, как перед его взором немедленно возникало лицо женщины, запечатленной на старой, тронутой желтизной фотографии. Эта женщина притягивала его, неумолимо влекла его к себе. Эти чудные, спадающие тяжелыми полукольцами на плечи, волосы, эти породистые руки с необыкновенно длинными пальцами… И — эти глаза, смотревшие на него с какой-то загадочной, затаенной усмешкой, — почему они кажутся ему такими знакомыми?

Глядя на фото этой женщины, Влад совершенно забывал о других деталях этой же фотографии — о тех самых, которые повергали его в ужас, вызывали оторопь…

Он смотрел прямо в ее глаза, и казалось невероятным, что эта женщина с таким непривычным именем — Августа, давно не живет на этом свете, что она умерла много лет назад… Неужели это он завтра отправится на местное кладбище и станет разыскивать там ее могилу?

…Влад сам не помнил, как он оказался за столом, перед зеркалом, как раскрыл металлическую коробку и разложил перед собой исписанные тонкие листки.

Как достал эту страшную и невероятно прекрасную фотографию, и как долго-долго смотрел в эти темные, чуть-чуть лукавые глаза. Августа…

«При жизни она творила такие дела, что теперь ТОТ мир ее не принимает!»

Ну и пусть! Он имеет право знать о ней все… И — эти ее бездонные, такие удивительные глаза… Как будто бы он видел их где-то! Но ведь он никак не мог встречаться с нею! Это же совершенно невозможно…

Но — здесь не было места законам логики, не существовало таких понятий, как возможно или невозможно… Он смотрел в ее глаза. А она смотрела на него.

И не просто смотрела! Она как будто вбирала его в себя. Завораживала… Околдовывала… И сопротивляться ее невидимой непреодолимой силе он никак не мог…

Город Краснооктябрьск, 1942 год, январь.

В этот хмурый и холодный зимний день Мария собралась за хлебом. Была среда — по средам в городской пекарне продавали хлеб. Очередь за ним собиралась километровая, и чтобы досталось что-нибудь, нужно было занимать место в очереди как можно раньше, а потому народ начинал собираться перед воротами уже с трех часов ночи.