Месма

- Ну… и откуда я узнаю, что на ее матери или там бабке лежит проклятие? Я не ясновидящий… А о таких вещах люди не говорят с посторонними.

- Да, не говорят, — согласилась Августа. — Они сами могут об этом проклятии просто не знать! Ну какое дело молоденькой девчонке до каких-то там проклятиях, которым предали когда-то ее прабабушку! Она о них и не подозревает! но это неважно, Прохор… Ты сам это почувствуешь, когда такую девушку увидишь… Сердцем почувствуешь. Я тебе сама подскажу…

Прохор Михайлович испуганно захлопал глазами.

— То есть… как? Подскажешь…

— А вот так! — агрессивно отозвалась Августа. — Тебе этого знать не нужно… И вот что тебе надо будет сделать: эту вот фотографию, на которой буду заснята я, в гробу лежащая, ты прямо в руки ей дать должен! Запомнил? Не просто показать, а прямо в руки дать, чтобы она ее не только рассмотрела, но и подержала! Хотя бы несколько минут… Вот и всё, Прохор…

Прохор Михайлович подавленно молчал. Его и без того бледное лицо теперь сделалось совсем угрюмым и серым, как кусок старого картона.

— И как же я заставлю молодую девушку взять в руки такой фотоснимок? — спросил он с ноткой отчаяния в голосе. — Зачем он ей нужен? Не силой же ее заставлять!

— Придумаешь что-нибудь, — мрачно ответила Августа. — Ты маленький, что ли? Чего это я тебя всему учить должна?

Прохор Михайлович снова беспомощно замолчал. У него был такой мрачный вид, что жалко было смотреть. Августа, глядя на него, лишь презрительно усмехнулась.

— Ну, и что ты раскис, Прохор? — спросила она чуть ли не со смехом, — неужто я тебя о чем-то невыполнимом попросила? Сущие пустяки — разве не так? Сам же говорил, что любишь — ну так докажи на деле любовь свою, а то языком-то молоть все горазды! Считай, что это моя предсмертная просьба к тебе… Только знай: на сей раз коли ослушаешься — пощады не жди! Это не угроза моя тебе, это так оно и есть, и ты это осознать должен. Не выполнишь — пеняй на себя! Конец тогда тебя ждёт поистине страшный! Жуткий конец…

Прохор Михайлович продолжал угрюмо молчать. Да, действительно — ничего невыполнимого в завещании Августы (а это и было именно завещание, коли она помирать собралась!) не содержалось, но Прохору непреложно стало ясно одно: с ее смертью некий кошмар, сути которого он не понимал, будет продолжаться. Ничего не кончится с уходом Августы, и это было самое страшное.

Господи! Ну зачем она только вернулась? А он было так обрадовался, увидев ее…

— Ну же, Прохор! — бодро воскликнула Августа. — Выше нос! Ты справишься, я уверена… Оставь только сразу всякие глупые мысли, это я тебе точно говорю. И, кажется, ты меня собирался чайком побаловать, не так ли? Ну так побалуй! А то мне уже совсем немного осталось…

Краснооктябрьский район, деревня в лесу, 1972 год, август.

Потрясённый Влад отложил бумаги и некоторое время ошеломлённо смотрел в одну точку. Он отчётливо вспомнил, как безуспешно разыскивал утраченное продолжение записок фотомастера там, в гостиничном номере. Как, не найдя их, сам же убедил себя в том, что этих записей попросту не было изначально! Настолько убедил себя в их отсутствии, что искренне поверил в это. И вдруг они обнаруживаются здесь, в Галином лесном доме, который она сама именует тайным домиком. И неизбежно возникает вопрос — как они сюда попали? Выходит, Галя каким-то образом выкрала у него эти бумаги? Значит, она вернулась в Краснооктябрьск раньше, чем об этом ему говорила, и вероятно, даже следила за ним? В его отсутствие проникла в номер и похитила ту часть записей, в которых говорилось о завещании Августы Прохору. Было непонятно, как она ухитрилась это сделать, оставаясь незамеченной, но еще больше ему было непонятно — зачем она это сделала. И ясно было в этом только одно — Галя ему беззастенчиво лгала.

Самым страшным открытием для Влада был тот факт, что полностью бумаги фотографа он так и не сжёг. Часть их так и осталась у Гали, а часть была ею сознательно похищена. Так или иначе — наказ Самсонихи полностью выполнен не был, а это могло означать только то…

До слуха Влада донёсся рокот приближающегося мотора. Потом двигатель умолк — очевидно, машина остановилась перед воротами. Влад сорвался с постели и опрометью метнулся в Галину комнату. Там он судорожно запихал вакулинские записки на полочку книжного шкафа — туда, где он их и обнаружил, когда заглянул в хозяйскую комнату с невинным намерением — посмотреть стоявшие на полках книги, дабы скоротать время.

Он едва успел выйти из Галиной спальни в коридор, как на крыльце раздались шаги, и входная дверь распахнулась, пропустив в прихожую вернувшуюся Галю.

— О, мы делаем успехи! — воскликнула она весело. — Уже ходим! Это хорошо…