Месть

Съездовский день закончился. К Сталину подошли Ворошилов с Молотовым. Каменная задница еще за десять шагов начал лыбиться и вытирать платком рот, точно Сталин полезет к нему целоваться. Но Молотов всегда так делал, когда зазывал его к себе пить водку. Коба очень наблюдательный. И точно: Ворошилов звал его и Кирова к Молотову на ужин. Киров жил у Сталина, поэтому их и приглашали вместе. Как подружек.

— А чего ты к Вячеславу приглашаешь, своей квартиры, что ли, нет? — пошутил Сталин.

— Ты же знаешь, какой у меня сейчас лазарет, — стал оправдываться Ворошилов.

— Товарищ Сталин с хорошими друзьями может и в лазарет пойти выпить, — улыбаясь в густые усы и раскуривая трубку, заметил Коба.

— Давай тогда ко мне! — махнул рукой Ворошилов. — Полина закуски перетащит, сядем рядком, погутарим ладком, а?..

— Я — «за»! — тут же согласился Молотов. Он всегда был «за».

Но Сталин отказался. Ворошилов кинулся уговаривать, даже сделал обиженное лицо. Как ребенок пятилетний. Сталин извинился, сказал, что устал, а им с Кировым надо еще поработать. Ворошилов огорчился. Уж очень Климу выпить хотелось, гульнуть. А Молотов стал протирать пенсне, точно и не было никакого приглашения. Вячеслав знал, что Коба недолюбливал его жену, Полину Жемчужину, которая при всех всегда громко и нарочито восхваляла Сталина, одно это уже вызывало у Кобы подозрения. А кроме того, она была еврейка, а Сталин всегда не доверял евреям, а ей вообще перестал верить с того самого вечера, когда она убежала следом за его женой, Надей, и их не было часа полтора. Потом Полина вернулась одна и сказала, что они гуляли по Кремлю и она успокаивала Надю.

— А чего ее успокаивать? — удивился Сталин.

— Она плакала и была не в себе, а я ее успокаивала, — улыбнувшись, ответила Полина. — Надя очень впечатлительный, ранимый человек, Иосиф Виссарионович, — добавила она.

— Я тоже бывал ранен, — заметил Сталин. — И ничего, выжил…

Клим тогда рассмеялся этой шутке. А Надя в ту ночь застрелилась.

— Выпейте сегодня без нас, — сказал Сталин Молотову и Ворошилову. — Мы потом с Кирычем наверстаем…

Кирычем звал Кирова Орджоникидзе, прозвище не ахти какое, но другое к Сергею Мироновичу и не лепилось. Как-то уж очень все его любили, причем люди самые разные. И Надя, угодить которой было трудно, она не любила ни Клима, ни Кагановича, приезду Кирова радовалась, как дитя. И странное дело: Бухарина, с кем Надя любила поговорить по душам, Коба жутко ревновал, а Кирова нет. И верил почему-то Кирову на слово, и не таил злобы, когда последний в чем-то с ним не соглашался. «Вот ведь что удивительно, — думал Сталин, — и в чем тут фокус?» Да если б он один, то все можно было бы объяснить, а то ведь и старые партийцы подходят к нему на съезде и в голос хвалят. Другого Коба давно бы в порошок стер, а Кирова сам любит.

Со съездом вроде все ясно. Завтра голосование. Коба наметил своих людей в счетную комиссию, они не подведут. Сюрпризов никаких не будет. Те, кто его ненавидит — в особенности зиновьевско-бухаринская шайка, — проголосовать против не посмеют, знают: Сталин все проведает, и им тогда несдобровать. Поэтому за исход голосования он не волнуется, хотя и прославлению своего имени с трибуны не верит. Кроме Кирыча. Последний искренне считает его настоящим вождем. «Коба, что бы мы без тебя делали!» — восхищенно повторяет он каждый раз. Очень точное выражение.

«Вы бы делали то, что Троцкий приказывал, — проворчал про себя Коба. — Все бы по одной половице ходили!»

Троцкого все боялись. А Кобу Троцким не испугаешь. Он сам кого захочет на всю жизнь испугает.

«Пархатый жид, — пробормотал вслух Сталин, вспомнив Троцкого. — Ничего, ты у меня не умрешь своей смертью. Я тебя убью!» — он так проскрежетал зубами, что начальник охраны Паукер, шедший впереди, обернулся. Сталин зло махнул ему рукой: смотри вперед!

«И еще в тридцатом мне таких похвал с трибуны не пели, — с удовлетворением подумал он. — Тут же как прорвало всех. Хотя правильно говорят: хуже запоздалой любви ничего нет».

Он как-то сказал Молотову: «Тот, кто тебя сильно хвалит, тот и зарезать думает!» Молотов сразу заерзал взглядом, словно речь про него шла.

— Это шутка, — сказал Сталин и улыбнулся.

Заулыбался и Молотов.

— Но в каждой шутке смысла больше, чем в речах философа, — добавил Коба.

Они сидели у него за столом и ели пельмени. Вячеслав чуть пельменем не подавился, потому что перед этим на Политбюро Молотов пеной изошел, восхваляя Кобу.

«А ведь это я их всех научил говорить одно, а думать другое», — подумал Коба. Хоть этому от него научились. Раньше правду-матку в глаза резали. Не стеснялись. Но научить-то научил, а теперь чувствует, что оставлять многих надолго с их подлыми мыслишками опасно. Мыслишки имеют свойство обретать материальную силу в массах, как указывал Карл Маркс. И вот тогда их обратно не затолкнешь и придется выжигать каленым железом. Поэтому не лучше ли некоторым сразу поставить карандашный крестик?..