Месть

— Так и говорят, Коба, — признался Киров. — И похлеще еще слова находят. Вот я получил недавно письмо…

Он достал из кармана листок, передал Сталину.

«Т-щ Киров! — прочитал про себя Коба. — Я решил тебе написать, именно тебе, нужно бы написать Сталину, но ему письмо не дойдет. Неужели Вы все руководители не видите, что ведете страну к гибели и все октябрьские завоевания могут пойти насмарку? Рабочие и служащие голодают, процветает спекуляция, тысячи людей маются каждый день в длинных очередях, чтоб купить грубую пайку хлеба и не умереть с голода. Хорошо живут только спекулянты, лишенцы, жулики. Они живут так же, как стоящие у власти вожди, имея хорошее снабжение и все дефицитное. Ленин бы этого никогда не допустил, и партия, особенно головка, недостойна произносить имя Ленина… Посмотрите торговые организации, из них половину нужно перестрелять при жизни… Фамилии своей не подпишу, боюсь как лозунгщика тебя».

Сталин помрачнел, отдал письмо Кирову.

— Клеветник, которого я бы, не задумываясь, поставил к стенке! — зло сказал он. — Поэтому и подписать побоялся. Отдай Медведю, пусть разыщет этого негодяя и пристрелит как собаку!

— Есть и такие, что не скрывают своих фамилий, — проговорил Киров. Он передал Кобе еще несколько писем.

«У нас всякому человеку, пытающемуся сказать хоть долю истины о деревне, пришивают кулацкий уклон, наша печать так безбожно ведет обман общественного мнения, что по ее — «деревня в цвету»… За время пребывания моего в деревне я видел действительно не прогресс, а, как принято говорить, деградацию сельского хозяйства…»

«Рабочие недовольны политикой партий. Мотивы недовольства: голод, займы и как вывод из общих настроений — уничтожили людей, которые кормили рабочий класс, тех, кого теперь презрительно называют кулаком…»

— Помощник командира 34-го отдельного артдивизиона Рязанцев, Баку, — прочитал Сталин подпись под первым письмом, — и слушатель областной высшей колхозной школы Кочуро… Что ж, надо разобраться всерьез с товарищами Рязанцевым и Кочуро, — глядя в одну точку, задумчиво проговорил Сталин. — Вот наша беспомощность! — Сталин бросил письма на стол, придавил их кулаком. — Они нам уже в глаза плюют, а мы только утираемся! — гневно бросил он Кирову. — Армия, высшая колхозная школа! Они, как тараканы, лезут во все щели с легкой руки нашей же оппозиции, кого мы до сих пор гладили по головке. А надо палкой бить по рукам, как учил Ленин, по морде до крови вот за одни такие письма!

— Но они пишут правду, Коба, — мягко возразил Киров. — Мы-то с тобой должны это понимать.

Сталин, оторвав взгляд от писем, удивленно взглянул на друга, точно услышал из его уст жуткую крамолу.

— Нам надо сейчас все силы бросить на решение продовольственных задач, отменить карточки, наполнить магазины разными и желательно недорогими товарами. И не только продуктами. Может быть, стоит увеличить импортные поставки, тут нужно все серьезно продумать, но мы должны реально, через магазин, прилавок, показать людям, что мы победили, что год от года будет все лучше и лучше! Семнадцать лет мы народу говорили: подождите, все будет, потерпите, мы всего добьемся. Вот разобьем внешнюю контрреволюцию, беляков, вот победим внутреннего врага, внутреннюю оппозицию, и вот наконец победили. Я так всем и говорю: все, мы победили! Товарищ Сталин на семнадцатом съезде сказал: больше бить некого! А значит, вы увидите, как отныне с каждым днем мы будем жить лучше, жить веселее! Вы сами все увидите!.. И они должны увидеть, Коба!..

— Это ты хорошо сказал: будем жить лучше, жить веселее, — заметил Сталин. — Только я бы немного поправил: жить  с т а л о  лучше, жить  с т а л о  веселее, — он пригубил вина, взял виноградинку, разжевал.

Паукер вошел на цыпочках, принес бутерброды с красной рыбой и икрой. Поставил блюдо и так же тихо ушел.

— А то, что твои рабочие и отдельные слушатели не хотят этого замечать, весьма прискорбно, — Сталин поднялся, разжег трубку, заходил по комнате. — А хуже всего то, что они своим гнилым зиновьевским душком заражают остальных. И если не выжечь каленым железом всю эту заразу сейчас, немедленно, то завтра они пойдут громить лавки и магазины, хотя там всего будет вдоволь. Вот почему нам так важно до конца, до основания разбить этих пораженцев, уничтожить не только их, но и тех, кого они уже успели взрастить!

— Но Коба, они отчасти правы… — попробовал было снова возразить Киров, но Сталин тотчас его перебил, ударив кулаком по столу.