Месть по-царски

– Я только переоденусь. Это недолго.

– Подожду.

Князь Крылов переоделся в траурные одежды.

Завидев его таким, Савельев сказал:

– Надо бы и мне.

– Ты с дороги, государь поймет. Пошли.

Они спустились по лестнице, Крылову подвели коня. Выехали через ворота на набережную, там к скрытой в земле арке.

В подземный ход стража пропустила без вопросов.

Дмитрий спросил:

– А пошто тайным ходом?

– Это тако же повеление государя.

Князь кивнул. Оставили страже коней.

Через подземный ход, где находился колодец на случай осады, вошли в Тайницкую башню Кремля, из нее прошли к потайному ходу в Великокняжеский дворец. Стража, заметив их, отворачивалась, будто и нет никого. Предупреждены стражники государевы.

Иван Васильевич сидел на малом троне, копии царского трона, в палате, похожей на келью, где он принимал тайных посланников и ближайших вельмож. Сидел, облокотившись на подлокотники, в простой одеже. Усталый, сумрачный.

– Дозволь, государь? – спросил Крылов, выйдя в палату из узкого коридора.

– А, Юрий Петрович…

– И князь Савельев.

Царь оживился:

– Прибыл Дмитрий?

– Да, он со мной.

– Входите.

Вельможи вошли. Царь встал, качнулся, а может, то показалось, подошел к Савельеву.

– Наслышан о подвигах твоей дружины в Калуге. Благодарствую, князь, и награждаю.

Царь достал мошну.

– Здесь сто рублев тебе и двести ратникам, раздели по совести, хотя всем бы, я не имею в виду ближних людей и Юрия Петровича в первую голову, твою честность и преданность.

– Благодарю, государь, позволь выразить свои соболезнования…

Иван Грозный махнул рукой, сел на трон, указал на скамью у стены, укрытой ковром.

– Садитесь.

Он бросил взгляд на Крылова:

– У тебя, Юрий Петрович, все готово?

– Да, государь. С кем треба связался, договорился. Примут гостей как надо.

– Хорошо.

Царь повернулся к Савельеву:

– Выслушай, князь, печальный рассказ о том, как злодеи лишили жизни моего сына, царевича Димитрия, наследника престола русского.

– А надо ли, государь, теребить раны?

– Они уже никогда не заживут, а послушать треба даже для того, чтобы уразуметь, как выполнить задание, что получишь от меня ныне же.

– Слушаюсь, государь.

Неожиданно открылась потайная дверь справа.

Кто ее открыл, князья не видели, услышали бабий голос:

– Иван Васильевич, лебедушка наша, Анастасия, опосля дохтора уснула.

– То добре, смотреть за ней и быть в опочивальне постоянно. То же касается и доктора.

– Да, государь.

Дверь закрылась.

Иван Васильевич только вздохнул:

– Уснула Настенька. Но – к делу. Я говорил тебе, Дмитрий, отправляя в Калугу, что собираюсь ехать с семьей в Кириллов монастырь.

– Да, государь, было такое.

– Не прерывай! – строго воскликнул царь. И тут же сменил тон: – Не держи обиду, князь, разумеешь, отчего груб невольно.

– Не держу, государь, разумею.

– Так вот, поехали мы к монастырю, что на Сиверском озере. Ехали где по суше, где по воде на струге плыли. Курбский и Сильвестр настаивали, чтобы я остановился в Троице-Сергиевом монастыре и встретился с Максимом Греком. Они понимали, что я намерен повидаться с Вассианом Топорковым, который был доверенным человеком моего отца, он поддерживал желание Василия развестись с Соломонией Сабуровой. Эту встречу с Топорковым им треба было испортить встречей с Греком, а может, и вообще повлиять на меня, дабы я не говорил с Вассианом. Но я встретился и с Топорковым, и с Греком. Последний в свое время, если это неведомо князю Савельеву, был обвинен в ереси и отношениях с представителями Османской империи. Той самой империи, что закупает тысячами наших людей русских, угнанных татарами Крыма в полон. Грека отлучили от причастия. То решил Поместный Собор еще до моего рождения. Тогда его отправили в малую обитель, позже по просьбе митрополита Макария удалили на покой в Троице-Сергиев монастырь. Вассиан же Топорков проводил иную линию. Мало того, что он духовно поддерживал моего отца, Вассиан являлся епископом Коломенским и Каширским, где добился значительных результатов в служении Богу и Святой Руси. Но это ладно… Вассиан Топорков сказал мне, что я хотел услышать, дабы стать крепче в вере своей. Он сказал, что государь не должен подчиняться боярам, своеволие высокой знати надо сломить, иначе не будет добра. Правильные слова говорил Вассиан. То же, о чем долго думал и я. А Максим Грек принялся обвинять меня. Мол, езжу по богомольям, а вдовы и сироты терпят нужду и страдания. Скажите, князья, разве то справедливо? Разве я не беспокоюсь о народе пуще других?

И Крылов, и Савельев ответили:

– То несправедливо. Никто так не радел о людях русских допреж тебя.

– А Максим Грек обвинял. Я же молча слушал его, хотя внутри все кипело. Но, уважая его годы, я сдержался, выслушал до конца. Когда же уходил, он в бессильной злобе крикнул: «Погибнет сын царский, не вернется на Москву!» Сильно было желание как следует тряхнуть старца, дабы думал, что молвит, но и тут я сдержался. Ушел. Поход продолжился, мы побывали везде, где намечали. Собрались в обратный путь, а у меня в ушах слова Грека о сыне. Поручил боярам Захарьиным-Юрьевым, родственникам Анастасии, неотлучно находиться рядом с царевичем.