– Моя сестра бездетна, она заботилась о Белле и до сих пор о ней заботится. А я никак не мог забыть о жене. И толку от меня после ее смерти было немного. И вот в один прекрасный день мимо нашего дома проходила компания скандинавов. В тот раз они пришли не грабить, а торговать. Принесли украшения и изделия из резного дерева. Их сопровождала служанка. Совсем юная женщина.
– Мама?
Он кивает, избегая встретиться со мной взглядом.
– У мужчины имеются определенные естественные потребности. Тебе они пока неведомы. Ты еще совсем ребенок.
Когда Альтон застукал меня у стены кузницы за подглядыванием, он шел от моей матери и не знал, что я таращусь на его купающуюся дочь. Я мог, конечно, сказать, что мне очень даже ведомы естественные мужские потребности, но чутье подсказывает, что ему не захочется это слушать.
– И я купил у них Ингрит, – продолжает он. – Позволил ей поселиться в этой хижине, где вырос сам. И время от времени навещал ее.
Он с ностальгией рассматривает развалины.
– А почему я никогда прежде тебя не встречал? – спрашиваю я. – Почему мать никогда о тебе не рассказывала?
Мы с ним находимся в драматичной ситуации. Облава может быть близко. И все же необходимость объясниться оказывается сильнее страха. Он говорит быстро, прибегая к коротким фразам.
– Ингрит не похожа на других женщин. Ее мать была вёльвой на родине в Ютландии и своим колдовством причинила вред какому-то важному человеку. Поэтому он убил вёльву, а ее дочь продал в рабство. Ингрит мечтала вернуться на родину и отомстить, отказывалась учить тебя языку саксов. Она принимала меня, когда я приходил в хижину, и отправляла восвояси, когда уставала от моего общества. Зачастую я думал, что меня можно было назвать ее рабом.
В своем родном селении Альтон был уважаемым вдовцом. Им с теткой Беллы симпатизировали жители. В лесу, с моей матерью, он вел параллельную жизнь.
– Это ты приходил с подарками, – прерываю я его рассказ. – Ты был тем мужчиной, что навещал мать, когда она отсылала меня в лес.
Он вновь принимается что-то объяснять, точнее, оправдываться. Он чувствует себя виноватым, но мне это безразлично. Есть кое-что поважнее.
– Где мать? – задаю я вопрос. – Куда она девалась?
Альтон выпрямляется, когда его зовет голос из чащи. Затем выглядывает в дверную щель. Пламя факела, проглядывая между стволами, разбавляет тьму.
– Позже, – шепчет он. – Прячься!
Он выскальзывает из хижины, прежде чем я успеваю ответить. Спрятавшись за дверью, я слежу за его крупным силуэтом. На поляну выходит несколько человек.