Месть сыновей викинга

Чайки язв в небе кружат,
Над головою мрачно кричат,
Крыльями черными шелестят,
Очи ясные вырвать хотят.
Только знай, сокол ран:
Если ныне глаза мне выклюешь,
Ты еще пожалеешь о том,
Расплатившись своим животом!

Мне пришлось заочно согласится с Хальфданом Витсерком – лежа на остриях копий, трудно сосредоточиться на искусстве рифмовать строки.

История становилась все красивее при каждом следующем изложении, а повторяли ее явно бесчисленное количество раз с тех пор, как произошли события, легшие в ее основу. Уже никто не мог бы отделить правду от вымысла.

– Свеи сожгли тела Эрика и Агнара на поле битвы. Когда весть о гибели пасынков достигла Аслауг, та прослезилась – первый и последний раз в своей жизни. Она собрала родных сыновей и призвала их отомстить за сводных братьев жестокой местью. Ивар Бескостный, Сигурд Змееглазый и Хальфдан Витсерк принялись размышлять над ее призывом, дольше всех колебался Ивар, ибо жители Уппсалы прослыли чрезвычайно жестокими воинами. Кроме того, у короля Эйстейна был бык, которого он первым натравливал на войско недругов, и бык этот уничтожал огромное количество воинов, оставаясь невредимым. В конце концов они вняли призыву Аслауг и принялись собирать людей.

– Они же были совсем детьми! – изумился я.

– Ивару Бескостному было пятнадцать лет, Сигурду Змееглазому – двенадцать, а Хальфдану Витсерку – девять. Поэтому Аслауг сама приняла участие в военном походе, в связи с чем ей пришлось сменить имя. Она назвалась воительницей Рандалин. Вместе с ней сыновья Лодброка повергли короля Эйстейна и так отомстили за сводных братьев. Аслауг отправилась домой, а ее сыновья остались в Швеции и начали делить власть. Рагнар Лодброк, вернувшись из Парижа, очень рассердился.

– Почему?

Хастейн своим обычным голосом объяснил, что Рагнару, видимо, было сложно смириться с тем, что он не участвовал в мести за гибель любимых сыновей. А кроме того, он не мог простить Ивару Бескостному, Сигурду Змееглазому и Хальфдану Витсерку, что они в столь юном возрасте сыскали себе гораздо большую славу, чем он в их годы. Ведь, хоть о подвигах Рагнара ходила широкая слава, люди больше склонны замечать то, что происходит у них перед носом, нежели думать о завоеваниях дальних территорий. Поэтому победу над свеями обсуждали гораздо больше, нежели взятие Парижа.

– Рагнар отказался выслать сыновьям подкрепление в виде людей и кораблей, когда свеи прогнали их из Уппсалы и избрали своего короля. Он даже не захотел принимать их на родине, сказав, что, раз они такие своевольные, пускай ищут счастья где-нибудь в другом месте. А чтобы еще больше пристыдить их, провозгласил Уббе, явившегося к его двору с просьбой признать родство, своим единственным настоящим сыном.

Я молчал, представляя себе, как жестокий престарелый отец-тиран исключительно из самолюбия и гордости отталкивает сыновей-подростков. Представления о чести, свойственные скандинавам и всегда вызывавшие у меня восхищение, порой имели неприглядную подоплеку.

– Как давно это было?

– Десять лет назад, – ответил Хастейн. – Тогда же Ивар Бескостный и Хальфдан Витсерк объединились с Олавом Белым для захвата престола в Дюфлине. Рагнар еще терпел общество Бьёрна Железнобокого, так как во время эпопеи с Эйстейном они вместе находились в королевстве франков. Через старшего сына Рагнар получал сведения о деяниях остальных отпрысков. К Уббе он вовсе потерял интерес, узнав о планах Ивара Бескостного завоевать Англию. Несмотря на все старания, Сын Любовницы не мог угодить отцу, и в конце концов Рагнар отрекся и от него. Он вышвырнул Уббе из своего зала и поклялся убить, если тот когда-нибудь попадется ему на глаза. Незадолго до того как Ивар Бескостный и Хальфдан Витсерк отправились в Англию, Уббе объявился в Дюфлине и попросился к ним в услужение. Вот так он оказался брадобреем Хальфдана. Рагнар тем временем все чаще набирался лишнего и, рассказывая истории о собственных подвигах, все красочнее их расцвечивал. Он даже нанял скальда, чтобы облечь сказания в более привлекательную форму.

– Браги Боддасона?

Хастейн кивнул. Имя этого мастера скальдической поэзии, так часто произносимое, когда кто-то желал обратить внимание на собственный талант рассказчика, напомнило мне о том, что я однажды услышал, сидя в клетке в лагере викингов, разбитом посреди вересковой пустоши. Тогда Сигурд Змееглазый объяснял своим воинам, собравшимся у костра, откуда у него шрам на лбу.

– Бьёрн Железнобокий как-то поведал мне, – начал я, – что человека, исцелившего Сигурда Змееглазого после битвы на равнине Ульдагер, на самом деле звали не Ростер, как говорится в предании, а Бодди.

– Бьёрн так сказал? – Хастейн в изумлении приподнял светлые брови. – Вообще-то он никогда не вспоминает о том времени.

– Он был пьян.

Хастейн засмеялся и тряхнул челкой.

– Тогда понятно. Но почему ты сейчас заговорил об этом?