Месть сыновей викинга

– Мне представлялось, – поделился он со мной разочарованием, – что твой хевдинг намеревался построить один-единственный дом, а он взял и основал целую колонию. Это грубое нарушение нашего с ним договора.

Ивар Бескостный выслушал мой перевод, хмуро переводя взгляд с меня на короля.

– Ты уверен, что перевел все правильно? – спросил он затем.

– Естественно, я перевел правильно, – ответил я, застигнутый врасплох неожиданным вопросом.

– А я что-то сомневаюсь. Иначе не возникло бы подобной ситуации.

– Но ты собственными ушами слышал каждое слово…

Не успел я договорить, как огромный кулак Ивара Бескостного врезался мне в лицо. Я повалился в траву. Боль пронзила меня стрелой, когда он впридачу хорошенько пнул меня в бок.

– Ах ты, тщеславный засранец! – прошипел он на скандинавском языке. – Неужели ты возомнил, что лучше меня? Лучше сына Рагнара Лодброка? Как ты мог такое вообразить?!

Тогда я впервые стал свидетелем удивительной способности Ивара Бескостного аккумулировать гнев и спустя некоторое время направлять скопившуюся энергию негодования на посторонний объект. Унижение во время обряда крещения пробудило в нем ярость. Разочарование из-за невозможности захватить столь крупный город, как Эофорвик, подпитывало его гнев. Ощущение собственной ущербности перед лицом ушедшей римской цивилизации вынесло скопившуюся ярость на поверхность, и, наконец, возмущение Эллы довело Ивара Бескостного до исступления.

Рыжебородый ярл прижал мне грудь коленом, склонился надо мной и принялся кулаками отделывать мне лицо. Его руки сновали вверх-вниз, как у жнеца в период страды. Моя голова болталась из стороны в сторону от ударов, я ощущал кожей теплую влажную кровь, перед глазами у меня мелькали красные брызги, летевшие на одежду ярла, маячил серебряный крест на его шее. Звуки постепенно становились глуше и слабее, движения замедлялись, фигура передо мной темнела и расплывалась, пока не исчезла вовсе. Боль долго не унималась, лишь спустя некоторое время я понял, что Ивар Бескостный перестал меня колотить.

Два человека смотрели на меня с совершенно разными выражениями на лице.

– Перестань наказывать своего переводчика, – сказал король Элла. – Ясное дело, что здесь идет речь о недоразумении. – Он наклонился к Ивару и повторил последнее слово громко и отчетливо, будто его собеседник был туговат на ухо: – О не-до-ра-зу-ме-нии!

Лицо рыжебородого ярла взмокло от пота. Он тяжело дышал.

Наконец он осознал, что пытался донести до него король Элла, и его ледяные синие глаза засияли триумфальным блеском. Он тут же склонил голову, чтобы никто не заметил его радости.

– Досточтимый король, – нерешительно проговорил он на языке саксов, намеренно коверкая слова. – Вы добры, невероятно добры.

Несмотря на кочноязычие, король Элла понял и сразу преисполнился осознанием собственного благородства и значимости. Он вытянул вперед руку и благосклонно положил ее на склонившуюся перед ним рыжую голову.

Последнее, что я увидел, прежде чем погрузиться во мрак, была плутоватая улыбка Ивара Бескостного.

21

Проснулся я от шума воды. Капли волновали водную гладь, словно летний ливень будоражил поверхность прежде спокойного озера. На мгновение звуки затихли, но потом возобновились.

Открыв глаза, я увидел перед собой сероватую ткань палатки. Ильва сидела спиной ко мне, склонившись над серебряным тазиком. Не открывая глаз, воительница потянулась за полотенцем, чтобы промокнуть мокрое лицо. Пока она вытиралась, я успел рассмотреть ее нагой торс и понял, на какую жертву ей пришлось пойти, чтобы быть принятой в мужской мир в качестве воина: прошло немало времени с тех пор, как ей удалили обе груди. Шрамы на плоской грудной клетке были грубыми и примитивными, словно швы накладывал небрежный дилетант.

Едва я протянул руку, чтобы прикоснуться к ней, из моей груди вырвался стон. Вздрогнув, Ильва поспешила натянуть кожаную тунику. Когда она склонилась надо мной, я снова притих. Очень медленно, по мере того как приходил в сознание, я приоткрывал глаза, глядя на грубые черты ее лица.

Мой стон не был откровенной симуляцией – я испытывал острую непреходящую боль.

– Лежи спокойно, – сказала Ильва. – У тебя сломано несколько ребер. Не говоря об изуродованном лице.

Я скорчил гримасу, от чего тут же ощутил жжение на лбу и верхней губе – болезненно натянулись заживающие раны.

– Он жестоко обошелся с тобой, – бросила она мне.

– Я сам допустил оплошность, – возразил я со слезами в голосе, вспомнив о случившемся. – Видимо, я неверно перевел королю Элле слова Ивара Бескостного. Откуда мне было знать, что «худ» значит земельный надел?

Ильва положила мне на лоб влажную ткань, которая только что служила ей мочалкой.

– Даже если так, – сказала она, – ярл Ивар очень доволен, и, возможно, ему стоит даже поблагодарить тебя. Король Элла убежден, что ярл не причастен к возникшему недоразумению, и предоставил ему доступ в епископство за церковью.

– А это еще зачем?