Месть сыновей викинга

Ивар Бескостный отстранил Хастейна. Оглушенный шумным ликованием королевской дружины, я не расслышал слов ярла, но заметил, что Хастейн кивнул, взял за узду оставленную кем-то лошадь и оседлал ее. Затем он, не привлекая к себе лишнего внимания, подобрал еще несколько лошадей и, незамеченный, скрылся вместе с ними в южном направлении.

– Достойный человек, – повторил я слова Ивара Бескостного. – Не то слово, Ярвис. Почему ты так переживаешь за своего епископа?

– Он наместник Божий на земле, – кротко ответил низенький послушник.

– И твой собственный билет во власть.

Мы поглядели на Этельберта, предавшегося убаюкивающей молитве в углу комнаты. Его рыбий рот непрерывно двигался.

– Этельберт принадлежит знатному роду, о чем свидетельствует и его имя, – улыбнулся Ярвис. – Я же всего-навсего бывший вояка, которому посчастливилось стать послушником. Мне никогда не стать аббатом или епископом. Но Этельберт – человек несамостоятельный, ему требуется помощь даже в самых простых вещах. Я добровольно вызвался помогать ему, как до меня вызвался брат Оффа. В этом нет ничего плохого. Лучше подумай, как Ивар Бескостный узнал, что лежит в сундуке Осберта.

– Да уж, я поразился этому.

Мы одновременно посмотрели на повозку, которую распрягли по приказу короля саксов. Солдаты вручную принялись толкать ее. Труп лошади так и валялся посреди площади.

– Ярвис, будуччи правой рукой епископа, ты имеешь доступ ко всей территории епископства?

Мягкая улыбка на лице Ярвиса уступила место серьезному проницательному взгляду.

– Если ты намерен завести разговор о серебре из монастыря Святого Кутберта… – начал он.

– Серебро – забота Ильвы, – перебил я его. – Я же хочу знать правду о смерти Рагнара Лодброка.

25

В гостиной стоял массивный дубовый стол и два стула с высокими спинками, покрытые овчиной. Ковры, висевшие на стенах, сохраняли в помещении тепло, которое давал огромный очаг в центре комнаты. Единственным источником света было дымовое отверстие в крыше, тусклые лучи сочились сквозь него на помост высотой по колено. На помосте имелось обустроенное спальное место, обильно выстланное соломой и овчиной, где обитатели жилища могли спокойно отдыхать, не боясь сквозняка, гуляющего на уровне пола. Дверь вела в другое помещение, не столь просторное. Единственной особенностью данной комнаты были два алькова, расположенные вдоль внешней стены.

– Это караульное помещение, молодой человек, – пояснил надсмотрщик, облаченный в шлем и кольчугу. Единственное, что он обо мне знал, – что я находился в компании с правой рукой епископа, а потому со мной надлежало обходиться уважительно.

– Сколько человек караулили королевского пленника, который здесь обитал? – полюбопытствовал брат Ярвис и тут же виновато улыбнулся, словно извиняясь за прямоту вопроса.

– Двое, причем круглые сутки, господин.

Рагнара Лодброка надежно охраняли. Напоследок я еще раз окинул взглядом помещение, где знаменитый дан провел свои последние дни.

– И ты был одним из тех двух стражников? – спросил я.

– Абсолютно точно, господин, – ответил караульщик. – Меня зовут Эгберт.

Он нервничал и изо всех сил старался понравиться, непривычный, что его расспрашивают незнакомые люди. Волнение провоцировало у него непроизвольные хрипы. Посреди небритого лица вперед выдавался крупный кривой нос.

– Эгберт? – удивленно переспросил Ярвис. – Это ведь королевское имя.

– Да, господин. – Тут Эгберт впервые улыбнулся, обнажив за потрескавшимися губами всего пару зубов. – Моя мать пришла сюда из Уэссекса, чтобы выйти замуж за отца, здешнего торговца. И все их восемь детей были названы в честь кого-то из королей или королев, правивших на родине матери. Мы выросли в Эофорвике, но в бедной части города. Когда отец получил работу в епископстве, мы обрели счастье.

– Эгберт, расскажи нам про Рагнара Лодброка, – прервал я его семейную историю.

– Что именно про него рассказать, молодой человек?

Караульная служба не предполагала ни интеллекта, ни кругозора, ни чуткости. Я попытался уточнить свой вопрос.

– Как он себя чувствовал, чем питался, насколько часто покидал помещение.

Эгберт пожал плечами, после чего дал краткий и абсолютно ничего не прояснивший ответ.

– Самочувствие у пленника было нормальное. Он ел ту еду, что ему приносили. Выходил редко.

Ярвис осторожно коснулся моей руки и взял роль допросчика на себя.

– Я думаю, мой юный друг хочет узнать, как вел себя Рагнар Лодброк в плену. Быть может, он выражал недовольство тем, что его заперли в четырех стенах?

– Недовольство? – Эгберт глухо зажужжал. Я понял, что так звучит его смех. – Это еще мягко сказано. Он ворчал не переставая. Ругал еду, комнату, нас, охранников. Своих товарищей, бросивших его на произвол судьбы. Пиво саксов, которое он тем не менее поглощал с огромной скоростью. А оно крепкое, будь здоров.

– То есть он говорил на вашем языке?

– Он произносил слова как-то чудно́, но вполне понятно.