Мужчина был высокого роста, широкоплечий и мускулистый – даже толстая овчина, в которую он был облачен, не мешала увидеть это. Взгляд бородача был на удивление нежным и печальным. Он долго стоял и смотрел на полуразвалившуюся хижину на поляне. Затем отвернулся и, бросив через плечо прощальный взгляд, устремился прочь, мелькая между стволами. Я бесшумно следовал за ним – через поля и далее вниз, к селению.
Теперь Альтон тащит меня к лесу, крепко сжимая мою шею. Он оборачивается, желая убедиться, что нас никто не заметил.
В его действиях я чувствую нечто иное, чем гнев – тревогу и опасение, которых не понимаю, но которые пробуждают во мне любопытство. Я перестаю сопротивляться и послушно следую за ним.
Альтон отпускает меня, лишь когда мы немного углубляемся в лес. Тут я запросто могу убежать от него, ибо знаю все тайные лесные тропы. Но я оборачиваюсь и смотрю ему в глаза. За угрожающей внешностью скрывается добрая душа. Гнев его улетучивается, и на широком бородатом лице появляется точно такое же выражение, как несколько месяцев назад, когда я увидел его на поляне перед хижиной.
– Ты знаешь язык саксов? – спрашивает он.
– Конечно, знаю, – отвечаю я.
Звук собственного голоса, охрипшего и огрубевшего за время долгого зимнего молчания, поражает меня.
– Это не очевидно. – Он садится на поваленный ствол, изучая меня взглядом, и оглядывается на селение. – Тамошние люди говорят, что ты ненамного лучше дикого зверя.
Я теряю дар речи – не из-за того, что жители Тевринтона злословят в мой адрес, а потому, что они вообще знают о моем существовании.
С тех пор как я в первый раз следил за Альтоном, направлявшимся к дому через поля, большую часть времени я тратил, наблюдая за жизнью селения. На протяжении долгих мрачных зимних месяцев, проведенных в лесу в компании Хроу, я не осознавал собственной тоски по человеческому обществу. Теперь же остро ощущаю, насколько сильно мне его не хватает.