Месть. Все включено

На дух не переваривая рыбалку, Витряков страстно любил охоту и, дорвавшись до ружья и заповедника, откровенно наслаждался каждым удачным выстрелом, сея смерть, как какое-нибудь злое божество дохристианского мира, вроде финикийского Молоха.[86] Добытые Витряковым трофеи, пройдя через руки чучельников, выстраивались вдоль длинных стен каминного зала особняка, откуда глядели с немым укором. Леню, однако, это не трогало.

Неодобрительно относясь к кровопролитию, Боник, как эстет, высоко ценил собранную Леонидом коллекцию, где чучела дрофы, черного грифа и разных там занесенных в Красную книгу лебедей с вытянутыми шеями соседствовали с головами лосей, кабанов и оленей. Шкура белого медведя у камина тоже была хороша.

«Расщелкаемся с делами, Вацик, Артема за яйца подвесим, – грозился Витряков, – в Африку рвану, на сафари. Я тебе вот к этой стене башку носорога пришлямбурю, а сюда вот – тигра. Бля буду, если не сделаю, б-дь на х…».

«Льва, – поправил Бонифацкий и, ухмыляясь, добавил, – ты еще скальп Поришайло на ковер прилепи».

«Это мысль, – обрадовался Витряков. – А что, идея что надо. Скручу пидарюге балду, засолю, подвешу за уши, и пускай висит. Самый будет цимус. Но, сперва он у меня отсосет. Только ты же первый начнешь бегать и визжать, как бешеная самка: – Сними, Леня, сними. Меня сейчас стошнит».

Пока Артем Поришайло сохранял голову на плечах, главной достопримечательностью коллекции в Ястребином было двухметровое чучело бурого медведя, добытого Леонидом в Восточной Сибири и преподнесенного Бонифацкому в качестве подарка на сорокалетний юбилей.

«Великолепно», – сказал Бонифацкий. Он был польщен. Матерый самец стоял на задних лапах, сверкая стекляшками вместо глаз. Боник распорядился поставить несчастного косолапого у камина, неподалеку от любимого кресла, в котором частенько потягивал вечерами марочное винцо. После половины бутылки Бонифацкому, бывало, казалось, что косолапый косится на него с укоризной:

«Это из-за тебя меня убили?» – глазами-пуговицами спрашивал медведь.

«Я тут не при чем, Миша, – бормотал Вацлав Збигневович, покачиваясь в кресле, – это идиот-охотник постарался. Я по другим делам. Я за экологию и все такое. Я, чтоб ты знал, в молодости был членом кружка юннатов[87]».

Медведь таращился исподлобья и, очевидно, не верил Бонику.

* * *

– Опять ты Топтыгина к огню пододвинул? – недовольно сказал Витряков. Он повторял это снова и снова, как только оказывался в каминном зале. Видимо, ценил чучело больше самого Бонифацкого. Тот полагал такое пристрастие блажью. Леня же доказывал, что у камина чучело обязательно пропадет. – А тебе, Вацик, хоть кол на голове, б-дь на х… теши. Рассохнется чучело, и труба. А займется от искры, так еще и погоришь, б-дь, к херам. Вся твоя драная в жопу усадьба сгорит.

– Не зуди, – отмахнулся Бонифацкий.

– Ты меня никогда не слушаешь, – сказал Витряков. – Что с чучелом, что с сукой этой, ржавый ей якорь в зад. Что с этим недоноском, которого по всем понятиям пора кончить, и ништяк.

– Я хочу с ним поговорить.

– В петле наговорится. На хрен он тебе сдался, такой красивый?

Бонифацкий и сам толком не знал, с какой целью пощадил Бандуру. Никакой стоящей информацией схваченный киллер наверняка не обладал. Имя заказчика и без того было хорошо известно: Артем Павлович Поришайло. Чтобы использовать его показания в суде? Вацик давно вырос из пеленок и знал, что не созданы пока суды, способные притянуть к ответу Поришайло. И вряд ли появятся, в ближайшее время. Следовательно, против Поришайло требовались совсем иные инструменты, Бандура в их число не входил.

– Ну, на хрена? Скажи, чтобы я отвязался!

Боник пожал плечами. Желание сохранить Андрею жизнь (по крайней мере, на время) сформировалось на уровне подсознания. Некоторые решения, приходящие оттуда, приносят неожиданные успехи. Впрочем, случается и по-другому.

– Утром заглядывал док, – сказал Бонифацкий, изучая ногти.

– Сам сдох? – спросил Витряков с надеждой.

– Док говорит, у парня полная амнезия. При черепно-мозговых травмах, вроде бы не редкость.

– Кончи его, а? – взмолился Винтарь. – Или дай, я его, б-дь грохну.

– Кого из них? – улыбнулся Бонифацкий. – Дока?

– Обоих, – у Витрякова поднялось настроение.

– Успеется, – заверил Бонифацкий, усаживаясь в любимое кресло. – Вот что, Леня, – добавил он, потирая руки, – давай быстренько разделаемся с делами, чтобы вечером как следует повеселиться, без задних мыслей.

– Ага, повисеть, – согласился Витряков с воодушевлением. – Я уж думал, ты забыл, что у меня сегодня день рождения. – Говоря это, Леня на мгновение стал таким, каким, должно быть, был в детстве. То есть, еще не полным отморозком.

– Обижаешь, – проговорил Бонифацкий, которому, откровенно говоря, совсем не улыбалась перспектива жрать водку с вечера до утра, под визг полуголых шлюх и громоподобные раскаты мата, да что поделать: праздник есть праздник. – Как это, забыл? У меня и подарок для тебя заготовлен. Где-то есть. Только найти надо… руки не дошли…

– Точно? – Огнемет недоверчиво приподнял бровь.