Места

— Я сейчас, Дмитрий Александрович. — кричит он. Понятно, что он меня знает. Это несколько успокаивает. Видимо, он хочет поменять ненадежный мотороллер на машину и доставить меня все-таки домой, в удаленный район Москвы. Вижу его исчезающим в подъезде соседнего пятиэтажного блочного дома. Слезаю с мотороллера, подхожу к сетчатому забору, растянутому на высоких металлических опорах. Пытаюсь влезть на него, доползаю только до середины. Там и застреваю надолго. Оборачиваюсь, обнаруживаю за своей спиной постепенно скапливающуюся небольшую толпу. Люди нисколько не обращают внимания на меня. Очевидно, мое поведение вполне для них привычно. С задней стороны неожиданно забор затягивается огромной серой полотняной тканью, спадающей откуда-то с неведомой высоты. Люди стоят и ждут. Я сползаю вниз. Оглядываюсь. Занавес исчез. Там с микрофоном в руках на площадке за забором поет какой-то юнец, разряженный весьма диковинным образом. Догадываюсь — это же концерт. Огибая толпу со спины, направляюсь к дому, вхожу в подъезд, поднимаюсь на второй этаж и вступаю в открытую дверь. В маленькой комнатке у окна, выходящего на двор, в одной майке с сигаретой руке стоит старый сгорбленный человек. Он мне кого-то напоминает. Но кого — точно припомнить не могу.

— Кто это устраивает? — киваю я в сторону площадки, освещенной ярким светом прожекторов.

— Я и устраиваю. ЖЭК помогает.

— А кто выступает?

— Все. И Пугачева, и Хайдарабадов. — Хайдарабадова я не знаю, но по тому, что помянут рядом с Пугачевой, понимаю, что он весьма известная личность.

— Так ведь это очень дорого, — я имею в виду гоноры звезд.

— А они бесплатно.

— А— аа, — понимаю я, — так сказать, Гамбургский счет.

Спускаюсь вниз и вижу на дворовой площадке медленно бродящих огромных ряженых медведей и между ними фривольно одетых поющих и эротически вихляющихся девиц. Ну, картина известная. Маша и Медведи — вспоминаю я название. Никто не узнает рок-группы. Я кричу:

— Это же Маша и Медведи!

20-Й СОН

Ну, пятьдесят второй — так пятьдесят второй. Значит, надо ехать

Я звоню кому-то по мобильнику. Очень шумно. Трудно расслышать, что мне говорят в ответ. Я уже кричу во все горло:

— Пятьдесят два! –

— Пятьдесят второй! — отвечает хриплый, видимо, мужской голос. Но почти ничего не разобрать, так что голос вполне может быть и женским.

— Пятьдесят два, — снова кричу я.

— Пятьдесят второй, — снова звучит в ответ.

Понимаю, что числительное в данном случае, обозначает либо порядковый номер, либо какой-то отдельный специфический индекс — не знаю чего, так как смутно догадываюсь о предмете своих домогательств.

Ну, пятьдесят второй — так пятьдесят второй. Значит, надо ехать.

Еду.

Еду на каком-то пригородном поезде. Одновременно вижу его сверху в виде эдаких ярко-раскрашенных, мелких, беспрерывно петляющих вагончиков детской электрической дороги. Все это в окружении игрушечных же лаково-поблескивающих зеленых елочек, каких-то семафорчиков и разводных стрелок. Вид удивительно веселый и праздничный.

Слезаю уже в глубоких сумерках посреди полудеревенской местности. Вернее, в каком-то предместье. Оглядываюсь и понимаю, что места мне вполне знакомые. Надо только перебраться через мрачноватый мост, а дальше — скопление пятиэтажных кирпичных домов времен моего детства. Поспешаю в том направлении, по пути не встречая ни единого человека. Вспоминаю, что и раньше эти места были пустынны и опасны. Особенно после войны — сплошной криминал. На слове «криминал» меня всего моментально передергивает.

Но быстро оказываюсь в помещении, где невысокий молодой мужчина протягивает мне плоский металлический контейнер, размером с небольшую флягу. Контейнер весьма аккуратный.

Приятно поблескивая, он целиком умещается на ладони. В нем, очевидно, что-то вроде бензина. Даже не что-то, но именно — бензин. А пятьдесят два, видимо — октановое число. Теперь все ясно.

Мужчина предлагает доставить меня домой, что, очевидно, входит в общий сервис, правда, с дополнительной оплатой. Он указывает на велосипед. Я представляю себе, сколько времени займет отсюда до моего дома. К тому же я замечаю, что у него вместо одной руки — протез, столь хорошо сделанный, что поначалу даже и не бросается в глаза. Но на велосипеде! Да с протезом!

— Можно и быструю доставку, — предлагает мужчина и указывает уже на некий род мотороллера, правда, растянутый на неимоверную длину — величиной с хороший автобус. Руль и одно место для пассажира разделены немалым пустым расстоянием. Удивительно, каким образом пассажир сможет удержаться на нем, так как руками до водителя просто не дотянуться и, соответственно, не за что держаться. Рама же соединяющая водительское и пассажирские места тонкая и скользкая, что не зацепится. Все это я оцениваю сразу. Тут замечаю огромное количество разнообразных ремней и шнурков, прикрепленных к сидению. Понятно, они как раз для крепления и предназначены.

— Пять тысяч, — поясняет мужчина.

Ясно, что это цена доставки. Ничего себе — пять тысяч! Впотьмах, холодной ночью с одноруким водителем — дорогое и не очень-то приятное удовольствие.