Тут появляются друзья и объявляют, что это была такая артистическая акция какого-то известного художника авангардиста. А-аа, понимаю я, сейчас ведь полно таких новейших виртуальных технологий, когда появляются, с поразительной достоверностью имитируя реальные объекты, разнообразные фантомные трехмерные изображения и тут же исчезают.
Брожу по старинному замку. Так это я для себя определяю. На деле же, среди некоего нагромождения небольших теснящихся друг к другу стареньких строений по склону Сокольнического холма. Хотя стараясь припомнить, что за такой холм, ничего конкретного представить не могу. Да и не было никакого холма. Ах, да — это же просто домишки крепящиеся к высоченной стене, ограждающей какое-то местное секретное заведение. Бреду по высокой кромке приподнятой почвы в узком промежутке между задней стеной последнего строеньица и малым остатком стены, засыпанной снегом почти по самую верхушку. Ноги проваливаются.
Пытаюсь разглядеть, что же там такого секретного, но ничего не могу разглядеть в белесом тумане. Наверное, от того, что ноги глубоко ушли в снег, да я еще, к тому же, низко пригибаюсь, дабы не быть замеченным из-за забора — все-таки секретное заведение.
Внизу, у самых дальних строений вижу веселую компанию людей, вываливающуюся из подъезда. Я их знаю. Как, однако, можно быть веселыми и беззаботными, живя в таких ужасных бытовых условиях. Я ведь здесь обитал в пору моего детства, я знаю. Припоминается, что в домах нет теплой воды, уборные на улице. А— аа, понятно, они именно и направляются к небольшим деревянным коробочкам общих дворовых туалетов, стоящих в немалом удалении, разделяясь по половому признаку уже у самых дверей. Наблюдаю их пока они не исчезают. И никого. Пустота.
Оказываюсь в огромном старинном зале. Он пустынный и гулкий. Это же моя мастерская. Как я мог забыть? Такое огромное дополнительное помещение. Недвижимость. Правда, не припоминаю, когда в последний раз платил за нее. Могли ведь и отобрать. К тому же, чужие люди, обнаружив полнейшее длительное неиспользование, запросто и оккупируют.
И, вправду, тут же в глубине, в небольшом высветленном пространстве, на которое падает дневной свет из единственного окна под самым потолком, вижу группу людей в ярких восточных нарядах. На неких широких деревянных сиденьях нестойких качелей, крепящихся длинными веревками к высоченному потолку, они сервируют какое-то пиршество — не пиршество. В общем, полно блюд с преобладанием экзотических фруктов. Общество выглядит вполне изящно. Небольшой прием, понимаю я. Открыто взглядывать в их сторону опасаюсь, так как знаю щепетильность восточных людей по отношению к чрезмерному вниманию посторонних мужчин, оказываемому их женщинам. Как бы безразлично брожу в другом конце огромного помещения, вроде бы изучая стены и пыльные полки, где размещаются мои старые скульптурные работы. Я их почти не припоминаю, но они весьма неплохи. Очень даже. Жаль, что нигде не использовал их, не выставлял. Опять-таки не могу припомнить, по какой причине. И как я мог забыть про эту мастерскую?
Обернувшись, вижу, что почти вся компания разошлась. Остались только две женщины, по самые брови укутанные многочисленными тканями. Они устраивают на качелях что-то непонятное, водрузив туда кресло и покрыв его пестрым ковром. Я подхожу и осторожно спрашиваю:
— Вы надолго? У меня тут должна быть съемка.
— Съемка?
— Да. Скоро. Ненадолго. Всего минут на… — быстро начинаю в голове прикидывать, сколько может это занять времени и какой срок разумно объявить женщинам, дабы не вызвать их неудовольствия. — Минут на сорок. Нет, пятьдесят.
Они ничего не отвечают. Недовольны. Но понимаю, что все-таки согласны. Да, а где же мой фотограф? Вспоминаю, что я надолго уезжал и только вчера вернулся. Но вроде бы мы давно и заранее договаривались именно на этот день. Отхожу в сторону и по мобильному телефону принимаюсь дозваниваться. Долго никто не отвечает. Наконец, поднимает трубку женщина и начинает что-то быстро бормотать. Я ничего не понимаю.
— Он куда-то исчез и не появляется. Вот оставил записку: моя молодость кончилась, а вы будете жить.
Ничего не понятно.
Втроем поспешаем на какой-то важный прием. Видимо, в Кремле. Виктор, к которому и пришло приглашение на всех, убеждает:
— Для тебя это очень важно.
Как бы подразумевается, что у них все хорошо, а мне вот это совершенно необходимо. В его голосе и быстрых взглядываниях на меня проскальзывает нечто жалостливо-участливое.
При всем при том мои спутники не особенно поспешают. Я их все время поторапливаю, напоминая, что вход в Спасские ворота, а там внутри еще несколько длительных проверок. Мы и так опаздываем. Спутники охотно соглашаются, мотая кудлатыми головами. Я приглядываюсь и понимаю, что они чуть подвыпившие, да и вообще — не очень-то мне и знакомы. Ладно.