Место для жизни

– Может быть, будет обстрел. Может быть часовой свалится в люк. Может быть, наш американец вернется с десантниками. Мы в четырех измерениях. Мы не направляем поток от одной из бесконечных вероятностей к другой. Но бывают места, где мы можем скользнуть. Мы можем почувствовать мгновение, в котором перекрещиваются возможные изменения будущего. Когда ты чувствуешь, как одна песчинка времени трется о другую… И вдруг – не одна – а две. Выбрать нужную песчинку и кинуться в нее. Мой мастер называл это «скользнуть». Скользнуть в щель между песчинками времени.

Это открыли старые мастера боевых искусств. Был один старик, он умел двигаться скользящим шагом. Он скользил, меняя дистанцию, и все его противники спотыкались. Для мастера этого шанса было достаточно.

«Кто из нас сошел с ума?» – Савабэ выходит на середину ямы…

Люк откидывается, повстанец опускает на веревке котелок. «Господи, совсем ребенок. Винтовка больше его». Веревка раскачивается… Взрыв почти рядом, и сразу – шум вертолета и пулеметные очереди… Только двое успели скользнуть между песчинками времени. «Он слишком напрягся, нельзя так крепко держать». Савабэ с мастером одновременно дернули за веревку. Солдат падает прямо между ними. Наверху идет настоящий бой. Винтовка со штыком и веревка.

Они весят немногим больше котелка с рисом… Мастер использует и ремень, и брюки того, кто недавно был повстанцем. Голый мальчишка-кхмер кажется понял, что может остаться тут навсегда… Винтовка вылетает вверх, и заклинивается над дырой люка. Мастер не забыл навязать узлов. Злобы не было, но ведь остальные повисли бы все сразу. Мастер нокаутировал каждого в согласии с мерой. Будут лежать одну, две, три, и пять минут. Трое последних не успеют…

Когда они оказались наверху, мастер не дал взять винтовку:

– Пусть вылезут остальные, нас будет труднее искать!

Савабэ видел своими глазами, как китаец уложил четверых. Двое перезаряжали оружие, один стоял спиной, у одного винтовка дала осечку.

– Какой я старик, мне нет и пятидесяти. Будешь в южном Китае, найдешь меня очень легко. Я Чжао. Тун Чжао, вот смотри, татуировка моего клана. Со мной тебе нельзя, племена Шань терпеть не могут японцев. Да, я запомнил, – Савабэ Городзаэмон. Конечно. Увидимся непременно …

Савабэ оставляет штангу, переходит к гантелям. Разведение рук лежа. Мышцы тянутся, напрягаются, в теле появляется божественное тепло. Еще минут двадцать – и можно будет приступать к тренировке.

Поработав на тренажерах, мастер посвежел, выпрямился, стал как будто больше и даже выше ростом.

– Сорэ дакэ дэс! – Достаточно!

Молодые японцы подхватывают сумки с амуницией, и направляются в небольшой спортивный зал. Толстый инструктор снисходительно смотрит на чудаков.

Глава 27 Хаггард в больнице. Чжан Бода дает уроки тайцзицюань, и неожиданно получает в подарок компьютер.

Ужасная боль скрутила несчастного Хаггарда, лишила возможности двигаться, свернула в напряженный комок. Он лежал в позе эмбриона, подтягивая колени к подбородку, старался дышать как можно тише, и слабо постанывал на выдохе. Он не видел, кто перенес его в машину скорой помощи, как его везли через всю Москву, как врачи несколько раз бесцеремонно ощупывали его. Боль застилала сознание спасительным зонтиком, его тело было уже наполовину лишено души.

Хаггард лежал на железной больничной каталке в коридоре приемного отделения больницы имени Косьмы и Дамиана. Рядом с ним лежал избитый хулиганами пожилой сантехник Кондюков. Сантехник был пьян, и злобно дышал на Хаггарда перегаром:

– Слыш, братан! Курить нету? Курить, я говорю, нет? Чего молчишь, братан? Что, падла, сигаретки жалко?

Хаггард автоматически вытащил из кармана насколько смятых баксов и сунул их Кондюкову. Тот вмиг переменил тон:

– Да ты что, братан! Умирать вздумал? Держись! Эй, люди! У вас тут человек умирает!

Из глубин отделения обрисовалась старенькая баба Шура, цыкнула на Кондюкова, и покатила Хаггарда. Несчастный американец действительно был на волосок от смерти. Он не осознавал, как ему кололи палец, чтобы взять кровь, как медсестра снимала его кардиограмму, как санитары придерживали его в рентгеновском кабинете. Он не видел, как рентгентехник вытащил его еще мокрый снимок, и хирург, едва взглянув на влажно блестящую пленку, произнес:

– Прободения нет, пока можно не оперировать, – и легко швырнул кассету со снимком в бак с фиксирующим раствором. Не видел Хаггард и того, как тремя минутами позже, техник наклеил на его снимок бирочку с фамилией «В. И. Кондюков, N 15277», а его бирочку: «М. Хаггард, N 15278», наклеил на снимок с изображением грудной клетки с тремя сломанными нижними ребрами, и вывихом правой ключицы. Спустя еще двадцать минут снимки легли на стол врача приемного отделения, и он распорядился:

– Шура, Кондюкова – в первую хирургию, Хаггарда – в травматологию! – и старая санитарка баба Шура, ворча, покатила каталки по указанным направлениям.