Место, названное зимой

Во время долгого пути в Кру Гарри читал, до тех пор пока не выучил наизусть, брошюру, купленную на книжной выставке, на скорую руку устроенной возле витрины с надписью «Эмиграция в Канаду». Она называлась «Путеводитель колониста, или Первый помощник поселенца». На обложке был изображён фермер с чрезмерно пышной бородой, в большой соломенной шляпе, в одной руке державший вилы через плечо, а другую упиравший в бок. Он смотрел на читателя пугающе рассеянным взглядом, будто пьяным или измученным. Брошюра, где поминутно повторялась фраза «в действительности на настоящем месте жительства», судя по всему, предназначалась для слабоумных или для тех, кто имел лишь слабое представление об английском языке: «Указывайте своё имя полностью и разборчиво». «По возможности предназначайте каждое письмо одному субъекту». Обиняки и малопонятные намёки особенно насторожили Гарри, когда он дочитал до куска, который предпочёл бы не читать никогда: «Случается, и нередко, когда поселенец спустя год или два обнаруживает, что ему, к несчастью, достался участок земли, неподходящий для возделывания, который не даёт ему достаточно средств для жизни». Поскольку обещанная невозделанная территория была поделена на равные с математической точки зрения участки – Гарри пытался разглядеть их на одной из удивительно малопонятных топографических карт местности, висевших в агентстве по делам эмиграции, – где была гарантия, что ему не достался клочок, сплошь покрытый камнями или водой? Это вполне могло произойти, любезно заверяла брошюрка, почему бы этому не случиться в такой большой стране? Всё, что ему оставалось делать в этой ситуации, – подать извещение об отказе от претензии на участок и начать всё сначала. Он обратил внимание, что брошюра была издана в 1894-м, четырнадцать лет назад. Если процесс заселения невозделанных земель начался так давно, конечно, все хорошие участки уже расхватали и остались одни утёсы да болота.

Джорджи притащила карту семидесятилетней давности, где не было, в частности, ни Саскачевана, ни Манитобы[18], одни только полные всевозможных ужасов белые пятна между двумя относительно обжитыми поселениями, заявила, что до смерти завидует Гарри, и поинтересовалась, не нужна ли ему помощница по хозяйству, а Джек потребовал предъявить ему билет в один конец, дабы убедиться, что его не собираются обвести вокруг пальца.

Когда же Джорджи после обеда оставила их наедине, Джек стал задавать более серьёзные вопросы. Что по этому поводу думает Винни? Конечно, она не хочет, чтобы он оставил их с Филлис, и, может быть, намерена отправиться с ним? И как получилось, что финансовая ситуация стала катастрофической так внезапно? И почему именно сейчас? Почему бы не подождать, пока погода не станет теплее, а переправа – легче? И как, чёрт возьми, Гарри, который в жизни своей не выполол ни сорняка, не разбил ни клумбы, собирается стать фермером?

Изо всех сил стараясь уйти от вопросов, Гарри серьёзностью отвечал на серьёзность; он велел Джеку опекать Филлис и защищать интересы Винни. Он сказал, что намерен оставаться в Канаде, лишь пока не сколотит капитал, гарантирующий ему финансовую независимость, что информировал и юриста, и брокера о переменах обстоятельств и сообщил им, что теперь, пока они не получат дальнейших указаний, по всем финансовым вопросам надлежит связываться с Джеком.

Джека это убедило. Под конец он спросил:

– У вас с Винни всё… ну, сам понимаешь?

И Гарри просто ответил:

– Нет. Совсем нет.

Но тут вернулась Джорджи посмотреть, что происходит, и избавила Гарри от необходимости продолжать разговор.

По дороге в Ливерпуль на следующий день Джек старался говорить лишь о насущных мелочах: о том, что видно из окна поезда, о том, как глупо брать с собой вечерний костюм, который в прериях уж точно не понадобится. Изображая человека опытного, он дразнил Гарри, смеясь над поясом от холеры, спрашивал, чем, чёрт побери, этот пояс ему поможет. В качестве прощального подарка вручил ему деревянное походное зеркальце.

– Джорджи говорит, ты намерен обрасти жуткой бородой, но мы, Зоунты, не станем слишком сильно себя запускать, верно?

Маленькая вещица с крошечной складной подставочкой была так же печально бесполезна, как молитвенник в кожаной обложке, который ему вручила любимая горничная, впервые собирая его в школу. Стоя на палубе, не выпуская руки Джека как можно дольше, чувствуя спиной огромную мощь корабля позади них, символа пугающего будущего, он с болезненной остротой ощутил своё одиночество. Это ощущение было ещё болезненнее оттого, что теперь ему было не пять лет, а уже за тридцать, и он никак не мог вызывать чью бы то ни было жалость.