Место в жизни

Кетц выглядел растерянным, но всего лишь на несколько секунд. По каким–то совершенно непонятным причинам девушка в красной куртке осталась сидеть на своем месте, вернее, это она думает, что сидит на своем…э…месте. Что ж, Яков Михайлович, не все коту масленица. Я понимаю, вы удивлены, хотя удивляться нечему – девушка просто зачиталась любимым журналом. Да, бывает и такое.

Но Яков Михайлович уже снова был начеку. Переместившись на противоположную сторону вагона, он занял позицию около лысого здоровяка в кожаном пиджаке. Начался отсчет.

Девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один и…

– Андрюха!

Здоровяк, уже приподняв свой зад, вновь опустил его в объятья коричневого кожзаменителя и удивленно уставился перед собой.

– Ну, ты чего? Не узнал что ли? – сказал возникший перед ним высокого роста мужчина в кепке, ловко оттеснивший Кетца в сторону.

– Юрка, ты? – с сомнением в голосе спросил толстяк.

– Ну, а кто? Конечно, я! Не, ну надо же, в метро, твою мать, встретиться. А ты что, выходить собирался?

– Ага, мне на кольцо, – ответил толстяк. – Так быстрее… Но можно и по–другому, даже с одной пересадкой. Так что давай, Юрка, садись –рассказывай.

И толстяк ловко передвинул свое могучее тело в сторону, откуда только что вспорхнула неучтеннаяКетцом бабулька в потертом клетчатом пальтишке, и «Юрка» тут же плюхнулся на свободный кусочек. Яков Михайлович вновь оказался ни с чем. Он сильно покраснел, но тут же вновь взял себя в руки и перешел к следующему ряду сидений, недалеко от меня.

Следующий вариант – парнишка лет двенадцати со скрипичным футляром и папкой для нот. Да, да вон тот, что клюет носом. Две с половиной минуты – время пошло. Кетц навис над ребенком, словно собака над куском мяса. Бьюсь об заклад, что при абсолютной тишине можно было бы услышать его тихое рычание.

…итак, четыре, три, два, один… Что такое? Что происходит? Двери распахнулись, а… Ничего не происходит. Этот маленький Паганини, как клевал, так и продолжает клевать носом, да еще и причмокивает при этом.

По лицу Кетца пошли багровые пятна. Было видно, что он одновременно и взбешен, и напуган. Он громко переспросил какая сейчас остановка, при чем умышленно использовал в вопросе название станции, но ничего не произошло. Будущий «Спиваков» продолжал смотреть сны, и даже гул оживленной станции не мог ему помешать.

Яков Михайлович почувствовал себя плохо. С ним в первый раз происходило что–то подобное, уж мне ли не знать. В его голове роем носились мысли, какие–то дополнительные варианты, которые никак не могли сформировать конкретную картину. Им что–то мешало. Что–то непонятное, что зародилось где–то внизу живота и теперь поднималось все выше и выше… Этим «что–то» был страх. Кетц испугался, ужасно испугался, что сегодня этого не случиться, этого не произойдет. Как могло так получиться? Весь все было просчитано до мелочей? Он знал весь этот вагон, как свои пять пальцев. Здесь практически одни завсегдатаи, которые сидят на своих привычных местах и просто выбрасывают из памяти все эти ненужные образы, лишь только их ноги коснуться гранита по ту сторону вагона. Но только не он… Он знает каждого, знает всю их подземную жизнь от и до, и то, что происходит сегодня, не укладывается ни в одну из Кетцовских схем. Да, бывали провалы, но не такие глобальные и не так часто.

И все–таки есть еще шанс, малюсенький, но есть.

Засунув под язык таблетку нитроглицерина (сердечко что–то растревожилось) Яков Михайлович перешел к следующей цели. Но и там его постигла неудача, женщине лет тридцати пяти, в черном брючном костюме, вдруг внезапно стало плохо, она зажала рот рукой и решила, что подниматься сейчас с места не самая лучшая идея. «С чего это вдруг? Может, я беременна?» – подумала она и, опустив руку на живот, слегка улыбнулась.

– А вы разве сейчас не выходите? – не выдержал Яков Михайлович.

Женщина удивленно уставилась на него, но ничего не ответила.

Кетц был вне себя. Тихо мыча, он двинулся вдоль вагона. В его голове все перемешалось. Вся его совершенная система рухнула в одночасье. И воцарился хаос.

Стоило поезду остановиться, как Яков Михайлович тут же начинал озираться вокруг. Пассажиры уже стали поглядывать на этого странного толстячка, который выглядел так, словно ожидает какого–то нападения на себя, но пока еще не понял с какой стороны.

Он уже был практически рядом со мной, когда вдруг за моей спиной резко встал мужчина с черным кейсом и букетом цветов и выскочил за секунду до закрытия дверей. Хлоп. И он уже был вне вагона, растеряно озираясь вокруг. Поезд двинулся, а мужчина остался стоять на платформе, разводя руками.

Итак, путь к спасению был найден. Пять шагов отделяло Якова Михайловича от этого «оазиса» посреди мертвой пустыни.

Раз. Кетц сделал шаг вперед и осмотрелся. Все спокойно, все заняты своим делом.

Два. Еще один шаг. И снова никакой опасности.

Три. И в глазах Якова Михайловича загорается надежда. Тяжело дыша, он в последний раз оглядывается и решается сделать выпад.

Четыре. Пя…

Ловким движением я огибаю хромированный поручень и сажусь.