Да, в одиночестве, но только до тех пор, пока не найдет папу. Каково это будет, снова его увидеть? Во время путешествия она сотни раз пыталась подобрать правильные слова, которые смягчат неловкость и сделают их чуть ближе. Ей было всего двенадцать, когда он поднял ее в последний раз, прижав ее щеку к своей колючей бороде, сладко пахнущей дымом от трубки, а потом, лихо взобравшись на борт корабля, исчез. По прошествии четырех лет его образ в памяти Эллы затуманился, а его низкий раскатистый смех – поблек. Но вот она снова оказалась в том же городе, что и он, – всего в нескольких километрах, а может, даже в нескольких кварталах от него.
Попав в главный вестибюль, Элла посмотрела наверх, на высокий сводчатый потолок. Она остановилась, наслаждаясь очарованием открытого пространства, разительно отличающимся от клаустрофобии качающегося корабля, поезда и города ее детства. Две закругленные лестницы поднимались к балкону над вестибюлем. Над окошками билетных касс большой плакат с изображением Ингрид Бергман, сногсшибательной даже в одеянии монахини, сообщал о времени киносеансов на «Колокола Святой Марии» в Центральном театре. (Кинотеатр на железнодорожном вокзале – ну кто бы мог подумать?) Растянутые по периметру вокзала плакаты рекламировали разнообразные поезда: «Оул», «Мерчантс лимитед». Головокружительный выбор направлений утомлял ее. Она путешествовала несколько недель; теперь же она хотела отдохнуть.
У часов в центре вестибюля стояла девочка в голубом берете – по всей видимости, тоже в одиночестве. На вид ей было не больше двенадцати, и Элла подумала, а не стоит ли ей помочь, но потом решила, что ей нечего предложить девочке. Светлые глаза и веснушки девочки напомнили Элле о ее братике там, на родине. «Зачем тебе уезжать?» – жалобно спрашивал Джозеф. Сейчас ему было пять, и он был слишком мал, чтобы помнить, когда уехал их папа.
Она выбросила из головы образ брата и еще раз взглянула в сторону часов. На этот раз она заметила, что девочка время от времени что-то достает из пакета. В конце концов, она не выглядела потерявшейся. Хотела бы Элла сказать так же и про себя. Она снова провела взглядом по вестибюлю, выискивая наиболее удобный выход с вокзала. Заметив информационный стенд, она шагнула в его сторону. В этот момент что-то врезалось ей в спину.
– Ой! – воскликнула она, когда полусломанная застежка на ее чемодане раскрылась, и содержимое посыпалось на пол. Она торопливо присела на колено и принялась собирать вещи, боясь, что увидят ее ночную сорочку и женское белье. Но люди продолжали двигаться, не обращая на нее внимания.
– Прости, – раздался над головой глубокий голос. – Позволь мне.
Акцент показался странным, не таким, какой она слышала у американцев. Она подняла глаза, прижимая к груди шелковую комбинацию. Над ней стоял молодой человек с темными глазами. Волосы под его шапкой тоже оказались черными, но были подернуты изящной сединой, словно на одного него с неба сыпал снег.
Элла быстро затолкала обратно в чемодан свои вещи, прежде чем мужчина смог прикоснуться к ним.
– Я уже все. Но все равно спасибо.
Слова, вылетающие из ее рта, казались ей самой неказистыми и невнятными.
– Ты говоришь по-английски?
– Немного. Французский лучше.
Жизнь в Шанхае была какофонией языков: китайский она учила, чтобы понимать речь на улице, французский – в школе, идиш – дома и русский – если взрослые не хотели, чтобы она или Джозеф знали, о чем они говорят. Она сама выучила английский за прошедшие с отъезда папы годы, но он в основном был почерпнут из книг, и возможностей практиковаться в речи было немного.
– Тебе нужно практиковать английский, – решительно заявил мужчина. Снисходительные нотки в его голосе рассердили ее. Она взяла свой чемодан. – Позволь хотя бы понести. На вид тяжелый.
Элла про себя улыбнулась. Маленький, круглый чемодан был лишь крупицей того, что она взяла бы с собой, дай маме волю.
Она заметила на шапке мужчины красный цвет.
– Ты носильщик.
Он собирался нести чемодан не по доброте душевной, а из-за денег.
Он кивнул и махнул головой в сторону группы столпившихся у стойки смуглых мужчин в таких же, как у него, шапках.
– Я среди них белая ворона, но они вроде бы не против.
– Я боюсь, мне не хватит денег заплатить тебе, – проговорила она, когда он поднял ее чемодан.
Он отмахнулся:
– Я уже закончил.
– Твоя смена… – Она подобрала правильное слово. – Она завершилась?
Он тряхнул головой:
– Нет, окончательно закончил. Сегодня был мой последний день.
– Ааа.
Он не выглядел расстроенным, как если бы его уволили. Но кто по собственной воле бросает работу?
Он поставил чемодан вертикально. Затем выпрямился, оказавшись на голову выше ее.
– Куда везти?
Элла остановилась в замешательстве. Конечно же, у нее был папин адрес, переписанный на бумажку с конверта одного из писем. Но она не знала, как туда добраться, более того, еще не была готова ехать.
Он с некоторым нажимом спросил:
– Тебя некому встретить?
Она пожала плечами.
– Позволь, я угощу тебя, – предложил он. – В качестве извинения за то, что толкнул.